Фантастика 2025-58 - Евгения Букреева

— А у нас есть другие варианты? — Павел снова стал серьёзным. Посмотрел на Руфимова. — Думаешь получится это с Васильевым? Поверит он?

— Поверит, — уверенно сказал Марат. — Рванёт турбину смотреть, как миленький. Или пошлёт кого-то.

— Да некого тут посылать, — вмешался Борис. — По нашим данным всех эвакуировали. Станция как вымерла. Здесь внизу, где мы сейчас, даже военных нет. Но наверху они есть, конечно.

— Военных посылать Васильев точно не будет, они всё равно ни черта не поймут. Нужен специалист. Так что если под рукой толкового специалиста не окажется, сам Васильев побежит проверять — это не шуточки. Я тогда чуть инфаркт не получил, пока пытался выяснить, что за ерунда с приборами творится.

— В любом случае, это наш единственный шанс выманить из щитовой Васильева, — резюмировал Павел. — А пока он, как ошпаренный, будет носиться по станции, нужно переводить АЭС на резервное питание. И параллельно Островский даст отмашку Лебедеву, чтобы резко ударить, пока там не ждут. И даже если Серёжа в этот момент вдруг психанет и попытается нас обесточить, хотя я сильно сомневаюсь, что он сумеет это сделать, будет уже поздно. Для него поздно.

— А если… если Васильев не выйдет из щитовой? — подала голос Маруся.

Только сейчас Павел заметил, что с ней творится что-то неладное. Обычно энергичная, порывистая Маруся сегодня вела себя тихо, то и дело впадала в странную задумчивость, а в серых глазах колыхалась растерянность и какая-то тоска — её словно что-то мучило. Хотя… все они сейчас как на иголках.

— Если не выйдет, значит будем думать дальше, — Павел отвёл глаза от потускневшего Марусиного лица. Посмотрел на Руфимова. Тот уже собрался, что-то быстро прокручивал в голове. — Марат, коды доступа к главному компьютеру? Ты помнишь?

— Как отче наш. Вряд ли Васильев успел их поменять, слишком хлопотно.

Они обменялись понимающими взглядами, склонились над телефонным аппаратом. Там, наверху в резервной щитовой, сидели Борис и Ника, ждали его указаний. Борис, конечно, дураком никогда не был, но в технических науках его друг всё же слабоват, а вот у дочери, у его дочери мозги, что надо…

— Ника, девочка, — Павел произнёс имя дочери и на мгновение замолчал. Представил её серьёзные серые глаза, тонкое бледное личико, зацелованное солнцем, непокорные рыжие кудряшки.

— Да, папа? — с готовностью отозвалась Ника.

— Я сейчас тебе буду говорить, что нужно делать. А ты слушай меня внимательно. Не торопись. Если что-то не понимаешь — переспроси. Готова? Прямо перед тобой большой монитор, в правом верхнем углу…

Павел заговорил, неотрывно глядя на пластиковый корпус телефона, по привычке сжимая бесполезную и ненужную трубку. Очертания комнаты, в которой он находился, исчезли. Теперь рядом с ним была Ника, серьёзная, с тонкой, едва заметной морщинкой на переносице. Он слышал её тихое дыхание, чувствовал солнечно-медовый запах волос, видел, как быстро порхают по клавиатуре маленькие пальчики, а на экране, на большом экране, бегут, сменяя друг друга, цифры…

Она справится, его маленькая взрослая девочка.

Она обязательно справится.

Глава 35. Сашка

Пальцы Ники споро летали над клавиатурой. Она прикусывала нижнюю губу, смешно морщилась, сдувала с лица непослушную рыжую прядку, то и дело падающую на глаза. И всё время повторяла: «Да, папа, я поняла, ага».

А из динамика телефона, с той стороны провода, через разделяющие их этажи, раздавался спокойный и ровный голос Павла Григорьевича. Он словно вёл Нику, как ведут за руку ребёнка, помогая тому делать свои первые шаги, поддерживая, охраняя, подбадривая, и этот сдержанный, наполненный бесконечной любовью голос снимал скопившееся в Нике напряжение, прогонял то злое и холодное ожесточение, которым она была наполнена до краёв — наполнена с того самого момента, как выстрелила в Караева.

Сейчас напряжение отступало, уходило, как грязная талая вода, подгоняемое мягкими словами Павла Григорьевича.

— А теперь нажми на «Применить». Должно появиться всплывающее окошко. Появилось?

— Да, папа. Появилось. Что дальше, пап?..

Папа… короткое, домашнее слово. Папа… И рассыпалось серым прахом безумие, притаившееся в серых девичьих глазах. Распрямилась пружина. Заиграли румянцем бледные щёки. Папа…

— Ну, долго ещё? — Литвинов, до этого ходивший из угла в угол, припадая на раненую ногу, приблизился к столу, наклонился к Нике.

— Сейчас, дядя Боря, сейчас, — Ника торопливо вбивала какие-то цифры в подсвеченное поле на экране.

— Боря, не мешай ей! — сквозь треск динамика донёсся сердитый голос Савельева. И тут же снова обрёл мягкость. — Ника, девочка, получилось?

— Получилось, папа…

Литвинов снова сорвался с места. Закружил по комнате.

Сашка ещё больше вжался в стену. Вернулось прежнее желание, которое всегда охватывало его при виде Литвинова: раствориться, слиться с окружающей обстановкой, стать невидимкой. Даже смотреть на этого человека и то не хотелось. Он постарался отвести взгляд от Литвинова, но у него не получилось. Борис Андреевич, большой, сильный, заполонил собой все помещение, загородил Нику и монитор, по которому бежали, мигая, цифры.

Папа…

Интересно, он знает? Мысль больно клюнула в висок. Сашка почувствовал, как лицо заливает краска, и опустил глаза. Хотя это было лишним — Литвинову было не до него. Он вообще с того самого момента, как они обменялись парой слов, головы в его сторону не повернул. Разговаривал с Савельевым, с Никой, метался по тесному пространству щитовой, стремясь найти хоть какой-то выход мощной, жившей в нём энергии, и не обращал на Сашку никакого внимания. Нет, вряд ли Литвинов знает. Вряд ли.

Это немного успокоило. Сашка опять попытался прислушаться к тому, что говорил Савельев, но очень скоро потерялся, сбился, и мысли, сделав круг, вернулись к Литвинову, завертелись вокруг этого непонятного и опасного человека. Как теперь с ним себя вести? Как?

С Анжеликой было проще. Эта женщина сама сразу же обозначила своё к нему отношение. Очертила границу. «Я просто не успела сделать аборт». Одна единственная фраза, безжалостная и беспощадная, но она и определила Сашкино дальнейшее поведение, помогла смириться с ситуацией, освободила от необходимости демонстрировать какие бы то ни было чувства. А Литвинов? Что или кто для него Сашка?

Задумавшись, он поднял голову, и его глаза неожиданно встретились с глазами Бориса Андреевича. Холодными, изучающими. Он знает! Ну, конечно. И, получается, всегда знал?

Знал, когда читал его доносы на Савельева. Морщился, наверно, как сейчас, наступая на больную ногу, но читал, сминая пальцами хрустящий лист бумаги, потом бросал его на стол, нетерпеливо кивал подобострастно скрюченному Кравцу: «Всё? Или что-то ещё?»

Знал, когда сидел напротив него в ярко освещённой комнате следственного изолятора. Слушал, равнодушно прикрыв веками воспалённые от