Фантастика 2025-58 - Евгения Букреева

Знал, когда Сашка стоял навытяжку перед ним и бледным Савельевым, которому Катюша только-только вколола обезболивающее. Если ты хоть словом…, хоть кому-то расскажешь, я тебя своими руками, Поляков, задушу. Лично. Усвоил? Задушит — Сашка ни секунды в этом не сомневался.

Получается, что он знал? Всегда знал? И, зная, презирал, как презирают любого труса…

— Боря! Ты там далеко? — требовательный голос Савельева заставил Сашку очнуться.

Вздрогнул и Борис Андреевич, неловко дёрнулся, наступил на больную ногу. По жёсткому красивому лицу пробежала гримаса боли. Отвернувшись от Сашки, Литвинов подошёл к креслу, в котором сидела Ника, чуть склонился, мягко положил руку на спинку. И столько было в этом жесте отеческой заботы и нежности, что Сашку невольно кольнула зависть и…, наверно, что-то ещё.

Он попытался справится с этим странным и непривычным чувством, переступил с ноги на ногу, сделал шаг в сторону Ники и Литвинова и опять в нерешительности замер. Собственно, кому он здесь нужен? Да никому.

— …Боря, смотри, Ника уже закончила. Осталось только запустить. Как только она сделает это, параметры синхронизируются с теми, что видит перед собой Васильев. Сколько ему потребуется времени на раскачку, минут пять-десять, я не могу сказать точно. Но, зная Васильева, не думаю, что сильно много. А нам надо обязательно убедиться, что он повёлся. И не просто повёлся, а вышел из щитовой.

— Надо идти туда? Наверх? — Литвинов распрямился. Рука его по-прежнему оставалась на спинке Никиного кресла. Ника обернулась, вскинула голову.

— Надо, — подтвердил Савельев.

— Ну раз надо…

— Погоди, Боря. Всё не так просто. Верхний ярус — это по сути открытая площадка с несколькими корпусами. Двери главной щитовой выходят почти прямо на одну из опор, в которой лестница. Марат, — Павел Григорьевич обратился к тому человеку, что был рядом с ним. Кажется, Ника называла его Маратом Каримовичем. — Марат, у тебя там планы платформы в резервной есть?

— Планы? Да откуда они там, хотя… постой-ка. На двери план эвакуации…, а нет, это этого этажа. В шкафу! Точно! Шкаф-пенал в углу, справа. Там лежит оранжевая папка…

Три пары глаз синхронно повернулись в указанном направлении. Литвинов хотел было пойти туда, но Сашка неожиданно для себя опередил его.

— Я принесу, — сказал тихо. Там, с той стороны телефонной линии, его наверняка не расслышали. Но Борис Андреевич понял. Коротко кивнул.

Оранжевая папка оказалась на месте. Сашка нашёл её сразу. Принёс, передал в нетерпеливые руки Литвинова. Тот быстрым жестом раскрыл и, немного порывшись, отыскал лист с нужным этажом.

— Боря, видишь обозначение ГЩУ-1?

— Да.

— И опора.

— Почти напротив, как ты и говорил. Это удобно.

— Удобно, конечно. Боря, не тупи. Ты там как на ладони будешь.

— Там двери есть. Можно постараться встать незаметно.

— С твоими габаритами? И потом у тебя нога…

— И чего нога? Не глаза же. Я не ослеп ещё слава богу, вижу нормально.

— Ты совсем тупой, Боря!

Савельев вспылил. Сашка уже слышал и раньше эти полные раздражения нотки в голосе Павла Григорьевича. Когда ещё встречался с Никой. Длинные вечера в квартире Савельевых. Густые мягкие сумерки. Никины быстрые нежные пальцы…

Павел Григорьевич дома бывал не часто, а в те редкие дни, когда возвращался с работы чуть раньше, чем обычно, как правило, закрывался у себя в кабинете. Решал рабочие вопросы, срывался на бестолковых собеседников, не выбирая особо выражений. Вот как сейчас.

— Васильев выйдет из щитовой и куда пойдёт? Вниз он пойдёт! И скорее всего по той самой лестнице, где ты будешь торчать.

— Придётся мне, Паша, тогда оттуда быстро улепётывать.

— Быстро? С больной ногой? Растянешься там на ступеньках, загремишь, всё дело завалишь.

Нет, не о деле беспокоился Савельев — Сашка это чувствовал. То есть о деле, конечно, тоже, но было в его голосе что-то ещё. Тревога за друга. Отголоски нежности, старательно спрятанные за грубыми словами. Литвинов их тоже слышал и всё понимал. Но из какого-то ребячества упрямился.

— А давайте я схожу.

Слова вылетели сами собой. Сашка совсем не ожидал от себя такого. Зачем он это сказал? Кто его просил влезать не в своё дело? Молчал бы себе и дальше, так нет же…

— Что? — Литвинов повернул голову и уставился на Сашку так, словно видел его впервые. Ника кинула через плечо быстрый внимательный взгляд.

— Кто там? — подал голос Савельев.

— Это Саша, папа.

— Какой ещё Саша? — Савельев, судя по всему, совсем о нём забыл.

— Поляков, — Борис Андреевич всё ещё не сводил глаз с Сашки. — Саша… Поляков.

— А-а-а, Поляков, — протянул Савельев. По тону его невозможно было понять, рад он, тому что Сашка оказался здесь, с Никой или, напротив, предпочёл бы, чтобы он не путался под ногами.

— Я могу сходить, посмотреть. Я всё понял по плану, где находится эта щитовая. И я лучше…, — Сашка сглотнул. — Лучше Бориса Андреевича представляю, как там всё устроено. Ну и нога у меня не болит. И если надо…

— Надо, — вздохнул Павел Григорьевич. — Очень, Саша, надо. И времени у нас в обрез. Тогда давайте сделаем так…

Последние указания Павел Григорьевич проговорил быстро. Сашка слушал внимательно. Ника, в задачу которой входило запустить новые параметры примерно минут через пять после того, как Сашка выйдет из резервной щитовой, согласно кивала в такт отцовым словам. И только Литвинов молчал.

Но когда Савельев закончил, и Сашка, произнеся, наверно, раз в десятый «я всё понял, Павел Григорьевич», направился к двери, Борис Андреевич двинулся вместе с ним. Сделал несколько шагов и остановился, положил широкую ладонь на потрескавшийся пластик дверной ручки.

— Ты там поосторожней, Саша, — сказал тихо, почти одними губами. И посторонился, открывая ему путь.

* * *

Сашка вылетел на платформу, красный, взъерошенный, с бешено колотящимся сердцем. Солёные капли, разносимые ветром, тут же облепили лицо, влажная, так и не успевшая высохнуть рубашка надулась пузырём, превратилась в натянутый трепещущий парус.

Страха не было. Пустая, вымершая платформа, но при этом ярко-освещённая, так, что видны были, кажется, даже самые тёмные уголки, скрип и постанывание стальных перекрытий высоко над головой, хулиганский свист ветра, всё это, конечно, наводило жути, создавало ощущение только что случившейся катастрофы, разом унесшей жизни всех вокруг, но по какой-то прихоти пощадившей его, Сашку. И да, он чувствовал себя маленьким, одиноким и потерянным, всю сложную гамму этих чувств испытывал он, но вот страха… страха не было.

На лестницу он вбежал споро, устремился наверх, перепрыгивая через ступеньки. Он не думал о том, что может поскользнуться,