Фантастика 2025-58 - Евгения Букреева

глаз. Маленькому Серёже не нравилась эта мелодия, она была слишком громкой, слишком всеобъемлющей, хотелось заткнуть уши и убежать к себе в детскую, и он бы так и делал, если б не Пашка. Брат почти никогда не уходил из гостиной, когда его мать садилась за фортепиано, и уж тем более, когда она играла «Прощание славянки». При первых же звуках марша Пашка бледнел, вжимался спиной в стену, на круглом лице отчётливо проступали редкие, светлые веснушки. Он, кажется, даже беззвучно шевелил губами в такт музыке. И потом, уже в детской, вдруг забывшись посередине игры и задумавшись о чём-то своем, выстукивал марш пальцами.

Как прадед сейчас.

Как прадед!

Эта мысль холодной сталью разрезала сознание Сергея. Неожиданная параллель, проведённая между двумя людьми — одного из которых Сергей боготворил, а другого яростно ненавидел, — заставила его замереть. И тут же следом пришло понимание: это конец! Он, Сергей Ставицкий (Ставицкий, не Андреев — в эту минуту Сергей не мог присвоить себе великую фамилию) проиграл. Пустил всё под откос. Оказался недостоин возложенной на него миссии.

Вся картина его бесславного поражения встала перед глазами.

Где-то внизу, глубоко под землёй, гудели непонятные Сергею машины. Гудели дружным слаженным хором, дирижёром которого был Савельев.

А наверху, под стеклянным куполом, громко хлопали двери кабинетов. И в просторном конференц-зале мягким кошачьим шагом ходил из угла в угол Литвинов, улыбался и не пытался скрыть победной улыбки. Смотрел наглыми зелёными глазами, как рассаживаются в кресла те, кто там сидеть не должен: некрасивая Малькова с короткой, мужской стрижкой, дёрганный Соловейчик с влажными коровьими глазами, невозмутимый Величко…, вся плебейская когорта, кухаркины дети, возомнившие себя королями…

А он проиграл.

Взлетел высоко и упал, распластавшись на мокрых бетонных плитах, маленький и одинокий. Бесконечно одинокий в чужом и злом мире.

— С дороги, очкарик!

Чьи-то сильные руки резко толкают в спину. Серёжа падает. Локти больно врезаются в пол. Сползают с носа тяжёлые очки. Школьный рюкзак, с громких хлопком шлёпнувшись об пол, валится на бок, раззявив чёрное нутро. Веером разлетаются учебники и тетради. Листок с контрольной работой, которую Серёжа не успел сдать и которую нёс учителю, плавно опускается кому-то под ноги.

— Осторожно… пожалуйста, — Серёжа слепо щурится, пытается вернуть на место упавшие очки. — Там работа, моя контрольная работа…

— Ой, Серёжа, извини. Я не заметил, — нога опускается на листок, оставляя на нём грязный след.

Серёжа сквозь туман слёз смотрит на удаляющую спину Борьки Литвинова.

Извини, Серёжа, я не заметил. Громкий смех больно бьёт по вискам. Извини. Извини, Серёжа…

Глаза непроизвольно заволокло слезами. Нахлынуло щемящее чувство одиночества, сердце — его сердце, которое никогда не болело, — сейчас смертельно сжалось. Сергей смотрел на точёный профиль прадеда, на едва заметную горбинку, на лёгкие ниточки седины в густых чёрных волосах.

Прадед не поворачивал к нему головы. Для него Сергея больше не существовало. Гении не снисходят до неудачников. Гении через них перешагивают и идут дальше.

— Прадедушка, — беззвучно прошептал Сергей. — Прости, я… я…

Ему вдруг показалось, что Алексей Андреев слегка пошевелился, оторвал взгляд от мелькающего каскада цифр. Надежда, которая, казалось, уже совсем умерла, неярко вспыхнула — так вспыхивает тлеющий уголек в расшевеленных останках костра.

— Прадедушка, — Сергей заговорил, тихо и робко, пытаясь справиться с волнением и дрожью. — Прадедушка. Сейчас сюда придёт Павел. Осталось полчаса до конца ультиматума. Он придёт, он не может не прийти, а если не придёт, то тогда…

Тогда…

Алексей Андреев наконец повернулся к нему. Ожёг холодным взглядом. Длинные пальцы сжались в крепкий кулак.

И что тогда?

По спине мокрой струйкой пробежал озноб, защекотал между лопатками. За крепкими стенами щитовой взвизгнул ветер, ударил кулаком в дверь, пытаясь открыть её, хлынуть внутрь вместе с царящей снаружи темнотой.

— Так что тогда, Серёжа? — прадед наконец разжал крепко сдвинутые губы. Впервые за всё это время обратился к нему. — Тогда ты сделаешь то, что должен сделать? Ты сделаешь это, Серёжа?

Сергей попытался утвердительно кивнуть. Пообещать. Но не смог. От него требовали невозможного…

А ведь ещё какой-то час назад всё было легко и предельно ясно.

Как только Васильев, едва придя в себя, рассказал о возможности отключения АЭС от общей энергосистемы, упомянув, что отсюда можно отключить не только АЭС, но и производственные цеха, и жилые этажи, и сверкающий роскошью Надоблачный уровень — вообще всё, всю Башню, — Сергей понял, что надо делать.

Башню опутали путы предательства. Гниль, въевшаяся в бетонные перекрытия, разлагала её изнутри, и люди, сами того не осознавая, уже доживали свои последние часы.

Так однажды уже было, сто лет назад. Тогда мир тоже погружался в хаос, погружался постепенно. Человечество, погрязнув в разврате и похоти, забыло о правильном ходе истории, обо всём забыло. И финал был неизбежен.

Для всех.

Если бы не Башня, взметнувшаяся ввысь. Ставшая триумфом инженерной мысли великого гения — Алексея Андреева.

Она стала сосудом для лучших. Не просто убежищем, а идеальным местом, где всё было продумано до мелочей, начиная с теплиц и загонов для животных и заканчивая надоблачным ярусом. Электростанции, производственные цеха, больницы, школы — над всем царил единый высший порядок. И такое идеальное место требовало идеальных людей.

Их искали по всей стране, на той самой одной шестой части суши, что ещё не ушла под воду, которую ещё не поглотил Океан, наступающий в те дни почти повсюду. Каждый кандидат проходил тщательный отбор и, пройдя, занимал строго определённую ячейку в логично выстроенной иерархии. Золотой Век, некогда царивший на земле, вернулся с первыми криками захлёбывающихся в воде людей. Потоп смыл недостойных, оставив только лучших — тех, кому суждено было построить совершенное общество.

Первые трещинки появились с восстанием Ровшица. Несокрушимая громада закачалась, но не упала — выстояла, и спустя семьдесят лет потомок великого Андреева, Сергей Андреев, взял реванш.

И у него бы всё получилось, Сергей был в этом абсолютно уверен, реформы со временем принесли бы свои плоды, безупречная иерархия была бы восстановлена, но он не учёл одного: гниль проникла слишком далеко. Зараза пустила метастазы, и они липкой паутиной опутали весь организм. И этот организм хоть ещё и жил, но уже отчаянно смердел, покрываясь трупными пятнами…

Сергей метался. Он ещё пытался всё спасти, но увы. Всё было напрасно.

И только оказавшись на Южной станции, Сергей понял, что надо делать.

Под нож.

Заражённую скотину отправляют под нож.

Всех. Без сожалений и без сантиментов.

Однажды человечество уже получило отсрочку от смерти на целых сто лет. И теперь пришла пора вернуть долг Океану.