Фантастика 2025-58 - Евгения Букреева

Вчера днём Павел вызвал её к себе и без обиняков сообщил, что руководить пробным запуском будет она.

— Почему я? А кто на пульте?

— Гордеев на пульте.

Маруся полагала, что во время пробного запуска её место, как инженера по реактору, будет в БЩУ, но Павел распорядился иначе. Смотрел на неё немного зло и раздражённо — он ещё не отошел от того, что случилось в паровой, — пару раз назвал Марией Григорьевной, демонстративно подчёркивая, что его приказы не обсуждаются.

Она почти не спала ночь. Несколько раз вскакивала, включала ноутбук, просматривала документы, а с утра, словно утопающий за соломинку, схватилась за учебник по термодинамике. У неё было ощущение, что она должна сдать самый важный в своей жизни экзамен, причём права на ошибку на этом экзамене у неё нет. Она перелистывала страницы учебника, красными от бессонной ночи глазами вглядывалась в ряды знакомых формул, и когда информация уже перестала помещаться в мозгу, она, бросив учебник на кровать, отправилась в коридор к кулеру и там столкнулась с Борисом.

С этого момента в Марусиной голове реактор и Борис сплелись в единое целое. Всё было важным для неё и, как бы это странно не звучало, не могло существовать друг без друга. Даже насмешливые и злые слова, которые она бросила в лицо Борису утром, не могли ничего изменить — это были только слова, а настоящее жило в самой Марусе, переполняло её, разливалось ликованием в каждой клеточке. Она никогда не могла бы сформулировать внятно, что она чувствует и чего ждёт, но это радостное ощущение, что вот-вот что-то случится и обязательно хорошее — потому что ещё могло произойти в такой день — не оставляло её.

А потом вдруг всё завертелось и пошло совсем не так, как она себе придумала.

Внезапно начавшийся контрпереворот, краешек разговора Бориса и Павла здесь, в этом кабинете, и слова её брата о доверии, которые на этот раз почему-то совсем не удивили Марусю, ведь и она — она сама, — хоть и не осознавала этого, но уже верила ему…

Павел нашел её в реакторном (они с Мишей Бондаренко, склонившись над ноутбуком, отслеживали первые показатели) и коротко бросил:

— Маруся, пойдём со мной.

Бондаренко понял Павла сразу, перехватил его взгляд, поудобней пристроил костыли под мышкой, а она почему-то решила, что Павел зовет её к себе минут на пятнадцать-двадцать. Послушно последовала за ним, глядя в широкую каменную спину.

— Ты извини, я знаю, как для тебя важно быть сейчас там, у реактора, — Павел заговорил, только когда за ними закрылась дверь кабинета. На неё он не смотрел, словно боялся столкнуться с ней глазами. — Но ты мне нужна здесь. Понимаешь?

Он говорил что-то ещё, а она только утвердительно кивала, соглашалась с ним, хотя это его решение казалось ей странным, ничем не обоснованным и даже временным. Она всё ждала, что он отпустит её, ведь здесь был и Марат Каримович, а она… зачем тогда она, но когда тяжело молчавший телефон вдруг ожил, затрезвонил, сгоняя бледность с лица Павла, и в динамике раздался насмешливый голос Бориса, Маруся поняла, что сама никуда отсюда не уйдёт.

— Папа, Саша вернулся!

Тишина взорвалась быстрым девчоночьим голосом. Маруся оторвала голову от документов, машинально повернулась.

— Саша! Ну что? Он вышел? Васильев вышел из щитовой? — Павел навис над столом, уставившись на телефон.

— Павел Григорьевич, — динамики затрещали, перекрывая слова.

— Что? Ну?

— Он не вышел. Васильев не вышел. Если он был в главной щитовой, то остался там, внутри. Но зато вышел Ставицкий.

— Что за ерунда? — Руфимов, до этого сидевший рядом с Марусей и просматривающий вместе с ней распечатки, которые принёс Селиванов, поднялся с места и, болезненно морщась, доковылял до стола Павла. — И куда он пошёл?

— Один? — это уже спросил Павел.

— На платформе очень сильный ветер, — мальчишка чуть запнулся, виновато вздохнул. — Мне было не разобрать всё, что он говорил. Но судя по тому, что я услышал, Ставицкий собрался сам пойти к турбине. Он приказал охранникам идти вместе с ним на второй ярус. Турбина ведь там?

— Там, — упавшим голосом отозвался Павел и тут же вскинулся. — Охранникам?

— Да. С ним пошли двое. А двое других остались у главной щитовой.

— Чёрт! — Павел стукнул кулаком по столу. И тут же в ответ раздался знакомый, подёрнутый иронией голос.

— Мебель, Паша, не ломай. Она казённая.

— Иди к чёрту, — на автомате среагировал Павел. Выпрямился, обернулся к Руфимову. — Вот что, Марат, значит, план Б. Что делать, ты знаешь. Сколько у нас осталось времени? Двадцать пять минут? Достаточно, чтобы добраться до Южной. Маруся, будь добра, позвони по внутреннему на КПП Алёхину. Пусть готовит небольшой отряд для сопровождения на Южную и связывается с Островским…

— Паша, сбавь обороты.

— Боря, погоди.

— Нет это ты, чёрт бы тебя побрал, погоди! — в голосе Бориса зазвенела злость, и Маруся непроизвольно вздрогнула. — Это не выход. Я уже говорил и повторю ещё раз: это не выход, Паша. Твоё появление на Южной ничего не решит. Серёжа просто велит пристрелить тебя и всё. А дальше? Ты подумал, что будет дальше? Ставицкий — псих, но и он понимает, что проиграл. Только один он на дно не пойдёт. Он пойдёт туда вместе со всеми нами. Со всеми. С Башней. С реактором твоим любимым. С Никой. С Анной. С Марусей…

Маруся покраснела и быстро опустила голову. Он назвал её имя, назвал среди тех, кто был дорог его другу, и всё же было в его голосе что-то ещё, и это что-то адресовалось лично ей.

— …поэтому твой план Б, Паша, никуда не годится. Хреновый это план. Тупиковый.

— У тебя есть другой?

— Есть. И ты его тоже знаешь. Пойти и прикончить Ставицкого. Ника, давай сюда свой пистолет.

— Пистолет? Какой ещё пистолет? Ника, откуда у тебя…, — Павел опять схватил трубку, которую только что отложил в сторону.

— Не суетись, — Борис в отличие от Павла был совершенно спокоен. — Ника тебе потом всё сама расскажет. Когда всё закончится. А пока…, — он замолчал, и в обоих комнатах — и тут у Павла, и в маленькой резервной щитовой повисла тягостная тишина.

Маруся словно вживую представила себе знакомое тесное помещение, пластиковые столы, стойку пульта, старенькое кресло с расшатанными роликами, бледную рыжую девочку, почему-то очень похожую на Павла и на неё, Марусю. Со слов Анны Маруся знала, что дочь Павла внешностью пошла в мать, но в этом своём видении она видела Нику другой — маленькой копией Павла, собранной, решительной,