Корпорация Vallen'ок 3 - Сергей Хардин

— Они не помнят, потому что их подвергли тотальной квантовой амнезии! — Каору почти кричал, и в его голосе слышался ужас перед этим фактом. — Их сознание, их память — это часть вселенной. Часть долга, который подлежит аннулированию. Часы не стирают их память. Они объявляют её нелегитимной. Как фальшивую банкноту, и просто изымают её из обращения. Для них этого не было. Только для тебя, должника, оставили доступ к архиву незаконных операций. Чтобы ты помнил, за что платишь.

Он тяжело опустился на стул, будто только что сам пережил весь этот процесс.

— И весь хаос, вся энергия аннулированных событий… ей же куда-то нужно деться. Её нельзя уничтожить. И часы… они не уничтожают её. Они переносят её на тебя. Ты становишься сборным пунктом для отходов, могилой для несбывшихся потенциалов. Ты платишь по счёту своей плотью и своим духом. Каждый откат — это не исправление ошибки, скорее акт метафизического каннибализма, где ты поедаешь остатки собственных уничтоженных возможностей.

Каору надолго замолк. Он смотрел на меня не как на человека, а как на уникальный, но чудовищный медицинский случай. В его взгляде я видел холодный ужас патологоанатома, вскрывающего живого пациента и обнаруживающего внутри не органы, а клубок сплошных парадоксов.

— Ты всё ещё думаешь, что платишь «побочными эффектами», — его голос звучал приглушенно, будто из подземелья. — Слабость, тошнота, головная боль. Это не симптомы болезни, Канэко-кун. Это твоя налоговая ведомость. Построчная роспись твоего долга. Физическое проявление счетов, которые тебе выставили.

Он медленно поднял руку, и стал перечислять по пальцам.

— Тошнота — это не несварение. Это физическое отторжение твоим телом чужеродной информации. Твои клетки, их мембраны, их митохондрии, они существуют в реальности, которая привела себя к «залоговому» состоянию. А ты приносишь в них память о другой реальности. Для тела это как влить в кровь яд. Оно пытается его извергнуть. Головокружение и потеря равновесия — это не сбой вестибулярного аппарата. Это конфликт твоего положения в пространстве. Твоё тело знает, где оно находится в пространстве эталонной реальности. А твой мозг помнит, где оно было секунду назад в реальности аннулированной. Возникает когнитивный диссонанс на уровне мышечной памяти. Твоё собственное тело не узнаёт само себя. Онемение, дрожь, мышечная слабость — это не усталость. Это энергетическое банкротство. Ты буквально исчерпал свой личный ресурс на оплату долга. Твои нервы не проводят сигналы, потому что их проводящие пути забиты «информационным шлаком», обломками аннулированных событий. Мышцы не получают команды, потому что энергия ушла на квантовую пересборку вселенной вокруг тебя.

Каору наклонился ближе, его глаза сузились.

— Но это лишь верхушка айсберга. Истинная цена глубже, гораздо глубже. Кровотечения? Временная слепота? Это системный сбой. Твоё тело на клеточном уровне больше не может поддерживать целостность. Мельчайшие капилляры лопаются под давлением не принадлежащей тебе информации. Сетчатка глаза отказывается принимать картинку «правильного» мира, потому что мозг посылает ей сигналы о мире «долговом».

— И что… что будет, когда… — Я не смог закончить вопрос.

— Когда кредитная история окончательно испортится? — Каору отвёл взгляд. — Тело окончательно откажется принимать расплату в такой валюте. Оно либо физически распадется (как здание, под которое подведено слишком много несовместимых фундаментов от разных реальностей), либо твое сознание окончательно открепится от него, чтобы больше не чувствовать боли. Ты станешь призраком, застрявшим между мирами, вечным должником, который не может ни расплатиться, ни получить новый кредит. Ты будешь просто болью, лишенной формы. Последним эхом твоих аннулированных поступков.

Каору замолк, и в тишине комнаты был слышен только тихий, прерывистый звук его собственного дыхания. Он смотрел на меня не с сочувствием, а скорее с клиническим интересом.

— Ты думаешь, Вселенная просто злится на тебя? — его голос пугал леденящим спокойствием. — Нет, она не эмоциональна. Она — система, а ты — сбой в ней. И любая система стремится либо изолировать баг, либо устранить его. Ухудшение твоего состояния — это не наказание. Это поэтапное, системное удушение. Автоматическая процедура карантина.

Каору сделал паузу, и отпил давно остывший чай

— Рост энтропии — это даже не «проценты по кредиту». Это твой кредитный рейтинг, только в обратную сторону. Это числовое значение того, насколько ты токсичен для реальности. С каждым откатом ты загружаешь в себя всё больше «информационного шлака». Ты становишься ходячим складом аннулированной материи. И система это видит. Она видит, как твой личный «коэффициент ядовитости» зашкаливает. И в ответ она увеличивает ставку. Чтобы компенсировать риски, связанные с работой с таким токсичным активом, как ты, она вынуждена брать с тебя больше. Больше боли. Больше сил. Больше расплаты. Это порочный круг: ты пользуешься часами, чтобы стать более токсичным, а твоя токсичность заставляет часы причинять тебе ещё больше вреда.

— А время перезарядки? — тихо спросил я, уже почти зная ответ.

— Время перезарядки — это не отдых для часов, это карантин. — Каору нахмурился. — Система не просто так даёт тебе паузу. Она изолирует тебя, проводя аудит. Она анализирует масштабы ущерба, который ты нанёс, и вычисляет, можно ли вообще иметь с тобой дело дальше. Каждая секунда перезарядки — это секунда, которую Вселенная тратит на то, чтобы решить: стоишь ли ты того, чтобы с тобой заключали новую сделку, или ты уже безнадежен и подлежишь полной ликвидации. И с каждым разом этот «аудит» занимает всё меньше времени, потому что твое дело всё объемнее и ужаснее.

Он откинулся на спинку стула, и на его лице появилось что-то вроде мрачного восхищения.

— Самое чудовищное во всём этом — безличность процесса. Тебя не ненавидят, тебе не мстят. Ты просто невыгодный актив. И с тобой поступают по инструкции, пока наконец не станет ясно, что ты никогда не станешь прибыльным. И тогда…

Каору не договорил. Он просто смотрел на меня, и в его взгляде читался тот самый беспристрастный приговор системы, которая просто стремится к балансу, где я — единственное, что этому балансу угрожает.

Он замолчал окончательно. Атмосфера в комнате стала напряжённой. Звуки с улицы словно заглушило давящей тишиной. Он смотрел на меня уже не как учёный на субъект исследования, а как священник на смертника, идущего на эшафот.

— Рано или поздно, — раздался наконец его голос, — наступит момент, когда твой кредитный рейтинг упадёт ниже нуля. Когда уровень твоей личной энтропии достигнет критической массы. И тогда… — он сделал паузу, вздохнул и с грустью продолжил,