Врач из будущего. Подвиг - Андрей Корнеев

Цукерман замер, его лицо озарилось.

— Так точно! Стеклянные волокна! Они гнутся! Мы можем передавать через них свет! А для обзора… Невзоров, а мы можем сделать систему миниатюрных линз? Чтобы изображение передавалось по тому же принципу?

Невзоров схватил карандаш и начал чертить на клочке бумаги.

— Можно… Теоретически можно… Сложно с фокусировкой… Но если взять линзы от микроскопов…

Через неделю на столе лежал неуклюжий, но работающий прототип. Короткая трубка с гибкими «хвостами» — один для света, другой для обзора. Они опробовали его на добровольце — одном из раненых бойцов с жалобами на боль в желудке. Изображение было смутным, как в тумане, но когда Лев увидел на линзе крошечную язвочку, он понял — это начало. Параллельно шла работа над бронхоскопом для извлечения осколков из легких. Война диктовала свои, жестокие приоритеты.

Следующий эксперимент Лев провел в экспериментальной операционной. На столе лежала тушка свиньи. Рядом собранный им из подручных средств комплект для лапароскопии: троакар, чтобы проколоть брюшную стенку, осветитель и простейший манипулятор.

— Смотрите, — Лев сделал прокол и ввел инструмент. — Минимальная травма. Мы можем диагностировать проникающее ранение живота без широкого разреза. Сэкономить время, кровь, снизить риск инфекции.

Юдин, Бакулев и Углов наблюдали молча. Когда Лев закончил, Юдин тяжело вздохнул.

— Борисов, это игрушки! — его голос гремел, срываясь на хрип. — Настоящий хирург должен чувствовать ткань руками, я вам в сотый раз повторяю! Должен видеть кровь, а не смотреть в это… стеклышко! Хирургия это ремесло, искусство, а не управление манипулятором, как на заводе!

Александр Николаевич Бакулев, всегда более сдержанный, покачал головой.

— Для диагностики… возможно, имеет право на существование. Но, Лев Борисович, на войне нет времени для такой ювелирной работы. Нужно резать, быстро и точно.

Федор Григорьевич Углов был категоричен.

— Слишком сложно, слишком долго. Пока ты будешь возиться со своей оптикой, пациент истечет кровью. Концепция отвергнута.

Лев не стал спорить. Он видел в их глазах не просто консерватизм, а страх перед неизвестным. Он молча собрал свой инструмент. Но вечером он вызвал к себе Невзорова.

— Работы по лапароскопии продолжаем тайно. Ищите материалы, думайте над конструкцией. Их время еще придет.

Самым же смелым его проектом стала идея, рожденная в подвальной лаборатории, заваленной списанной аппаратурой ПВО. Лев положил на стол перед профессором-акустиком Орловым и Крутовым немецкий журнал по дефектоскопии.

— Ультразвук, — сказал Лев. — Он видит трещины в броне. Почему он не может увидеть осколок в человеческом теле?

Профессор Орлов, сухопарый мужчина с седыми бакенбардами, скептически хмыкнул.

— Молодой человек, вы понимаете разницу между сталью и биологической тканью? Разная плотность, рассеивание, поглощение… Энергии просто не хватит, чтобы вернуться и дать внятный сигнал.

— А если увеличить мощность? — не сдавался Лев.

— Тогда мы сварим пациенту мышцы, как мясо в кастрюле, — флегматично заметил Крутов, разбирая какой-то блок с лампами.

— Значит, ищем баланс, — настаивал Лев. — Немцы используют пьезокристаллы. Они есть?

Крутов порылся в ящике и достал несколько мутных кварцевых пластинок.

— От списанных станций орудийной наводки, должны работать.

Монтировали установку несколько дней. Генератор на лампах, собранный Крутовым, жужжал и пах горелой изоляцией. К кварцевому излучателю припаяли провода. Сигнал ловили на осциллограф.

Первый опыт провели на банке с желатином, куда положили гильзу от патрона. Водили самодельным датчиком по поверхности. На экране осциллограга прыгала зеленая линия. Ничего понятного.

— Чувствительность мала, — бормотал профессор Орлов, покручивая ручки настройки. — Шумы…

Он настроил регуляторы еще раз, его пальцы, несмотря на возраст, были точными и уверенными. Внезапно зеленая линия на экране дернулась и замерла, выбросив четкий, повторяющийся пик.

— Вот! — крикнул Невзоров. — Смотрите! Сигнал!

Он стоял ровно напротив гильзы. Лев маркером поставил крест на поверхности желатина. Разрезали — гильза лежала точно под меткой.

В лаборатории воцарилась тишина, нарушаемая лишь гудением аппаратуры. Они смотрели на экран, потом на гильзу, потом друг на друга.

— Нужно испытать на человеке, — тихо сказал Лев. — Найти бойца с застарелым, невидимым на рентгене осколком.

Пока в подвалах рождалось будущее, в кабинете Жданова решали, какая часть этого будущего может стать достоянием гласности. Жданов протянул Льву свежий номер «Вестника НИИ „Ковчег“».

— Наш первый тираж, тысяча экземпляров. Разошлют по всем фронтовым госпиталям.

Лев взял журнал, он пах типографской краской. На страницах — его методики, схемы, результаты. Гордость сменилась холодком, когда Громов, сидевший в кресле в углу, поднял голову.

— Я должен зачитать список тем, которые не подлежат публикации, — его голос был ровным. — Все данные по выходу антибиотиков из питательной среды. Схемы промышленного синтеза гормонов. Принципиальные электрические схемы новых диагностических аппаратов. Подробные тактико-технические характеристики мобильных групп.

Лев сжал журнал.

— Иван Петрович, так мы не сможем делиться самым важным! Люди будут умирать от того, что где-то хирург не знает о новой методике!

— Ваш опыт, Лев Борисович, является стратегическим активом государства, — холодно парировал Громов. — Немцы заплатят любые деньги за ваши чертежи. А наши… союзники… слишком быстро учатся. Мы делимся тем, что дает тактическое преимущество здесь и сейчас. Не стратегическим сырьем для будущих войн.

Жданов вздохнул.

— Лев Борисович, он прав. Мы можем публиковать упрощенные, но эффективные протоколы. Достаточные, чтобы спасти жизнь в полевых условиях без раскрытия наших секретов.

Лев отложил журнал. Он снова столкнулся с системой. Она защищала его, но и душила. Приходилось играть по ее правилам.

* * *

Испытание правил на прочность началось в середине июня в роще близ фронта, где стояли, хорошо замаскированные, два переоборудованных ЗИС-5. Лев настоял на личном присутствии, хоть дорога и была долгой, ему было на кого положиться в свое отсутствие. Воздух звенел от близкой канонады. Земля под ногами мелко вздрагивала.

Лев лично возглавил первый выезд. Работали при свете керосиновых ламп и фар, которые глушили плотным брезентом. Постоянная тряска от разрывов, пыль, въевшаяся в кожу. Истинный хаос.

Первый серьезный случай поступил глубокой ночью. Боец с ранением в живот. В полевом лазарете диагностировали «ушиб брюшной стенки» и отправили в тыл. Молодой хирург Киселев, тот самый, что спорил с Львом во время сортировки, уже хотел отпустить его дальше, но Лев остановил его.

— Послушай живот, тишина.

Киселев приложил фонендоскоп. Кишечные шумы действительно отсутствовали.

— Но перитонеальных симптомов нет… Живот мягкий.

— Бывает и так при забрюшинной гематоме. Тащи портативный ЭКГ.

Подключили аппарат. На ленте — косвенные признаки: тахикардия, снижение вольтажа. Сердце кричало о кровопотере, которую не видел глаз.

— Внутреннее кровотечение. В кузов! Срочно! — скомандовал Лев.

Операцию делали при свете фар, в трясущемся грузовике. Лев работал быстро, почти не глядя на руки. Разрез, тупое разделение