Хозяин облачного трона - Алексис Опсокополос

Свет под руками целителя вспыхнул мягче, чем в прошлый раз, — не ослепляющий, а ровный, глубокий. Таливир работал напряжённо, но без тех мучительных усилий, что были при лечении Тиора. Видимо, на рану брата требовалось намного меньше энергии. Сам Эрлонт прикрыл глаза и не издавал ни звука, только дышал тяжело.

Минут через десять свечение начало стихать. Когда оно погасло, от раны остался лишь тонкий след, похожий на старый шрам. Таливир кивнул сам себе, приложил ладонь ко лбу Эрлонта, что-то пробормотал себе под нос и, откинувшись на спинку стула, коротко произнёс:

— Закончили.

Я подошёл к нему, пожал ему руку и сказал:

— Благодарю вас, господин целитель! Благодарю вас от всей семьи.

Эрлонт тоже принялся благодарить своего спасителя, но тот лишь едва заметно кивнул, будто это всё для него ничего не значило. Похоже, так оно и было — мужик просто устал всех спасать.

Посидев минут пять на стуле, Таливир поднялся и направился к выходу. Под благодарные взгляды — мой, брата и Тиора и завистливые — всех остальных. Как же я понимал этих ребят: у них на глазах произошло два чуда, но им подобное было недоступно.

Целитель дошёл до порога, обернулся и поймал на себе все эти взгляды. А возможно, и ощутил те эмоции, что исходили от раненых. Он нахмурился, тяжело вздохнул и неожиданно обратился ко мне:

— Скажи, директору сильно нужна твоя подпись?

— Сильно не то слово, — ответил я, сразу даже и не поняв, к чему клонит Таливир.

А тот снова вздохнул, оглядел всех находящихся в палате, устало провёл ладонью по лицу и пробурчал:

— Ладно. Так уж и быть. Вылечу всех. Но только тех, у кого магическое заражение, кого простые лекари не могут на ноги поднять.

На несколько секунд в палате воцарилась тишина — раненые не могли поверить свалившемуся на их головы счастью, а потом все будто разом ожили и начали наперебой благодарить целителя. Но тот лишь отмахнулся и произнёс:

— Не шумите. Я люблю работать в тишине.

Все тут же замолчали, а Эрлонт сказал:

— У нас на этаже обычных раненых нет, господин целитель. Все с заражением после разломов.

— Тогда ходячие пусть по очереди ложатся на эту кровать, а тяжёлых я после обойду, — велел Таливир и напомнил: — И не шуметь!

Я смотрел на целителя и не мог не удивляться. Казалось бы, человек — камень, ни слова лишнего, ни эмоции, а вот поди ж ты — пожалел этих несчастных. А пока первый раненый укладывался на кровать, Таливир снова обратился ко мне.

— Ты же понимаешь, что магическое заражение вывести — это не руку срастить и не ожог убрать? — спросил он. — После такой толпы я до завтрашнего вечера буду восстанавливать силы. Завтра на работу точно не выйду. Скажу потом директору, что с твоим братом долго возился. Если у тебя спросит — подтвердишь.

— Конечно, подтвержу, — пообещал я. — Спасибо вам огромное!

— Благодарности оставь себе, — отмахнулся целитель. — И вот ещё что: если вдруг до директора дойдёт, что я вылечил не только твоего брата, я скажу, что иначе ты не подписывал бумагу. Мне проблемы не нужны.

— Понимаю, — ответил я. — И это тоже подтвержу.

— Хорошо, — кивнул Таливир. — А сейчас принесите мне кто-нибудь воды питьевой побольше, и через пару минут начну следующего.

— Сейчас принесу воду! — сказал Тиор и быстро выскочил из палаты.

Целитель тем временем достал из своего лекарского чемоданчика небольшой пузырёк, откупорил его и одним глотком выпил содержимое. Лицо его чуть посветлело, но усталость всё равно была видна. Тем не менее Таливир сразу же начал собираться с силами, готовясь к очередному лечению.

Из госпиталя мы вышли далеко за полночь. До экипажа шли молча. Таливир — впереди, плечи его заметно опустились, похоже, он выдохся окончательно. Даже чемоданчик его нёс Эрлонт. Под конец целитель уже едва держался на ногах и отдыхал по полчаса между больными, словно собирая себя каждый раз заново.

Но слово сдержал — вылечил всех, у кого было магическое заражение, и покинул госпиталь под хор искренних благодарностей. И ни разу не улыбнулся — просто кивал, когда его благодарили, и всё. Удивительный человек. И похоже, привыкший доводить дело до конца, каким бы тяжёлым оно ни было.

Немного не доходя до экипажа, целитель остановился и напомнил:

— Не забудь! Если у меня возникнут проблемы, я скажу, что иначе ты не подписывал бумагу.

Я кивнул и тут же хлопнул себя ладонью по лбу. Про бумагу-то мы и забыли! Похоже, моя реакция напомнила и Таливиру, о том, что её надо подписать, а не просто сказать, что подписали. Целитель усмехнулся краешком губ — первая положительная эмоция за день — взял у брата чемоданчик и достал из него аккуратно сложенный вдвое лист, перо и пузырёк с чернилами. Отдал мне это всё и подставил чемоданчик в качестве рабочей поверхности. Я быстро окунул перо в чернила и поставил подпись, после чего отдал бумагу Таливиру — сделка завершилась. Целитель молча убрал расписку в чемоданчик, и мы загрузились в экипаж.

— Меня и брата — в центр, к какой-нибудь нормальной гостинице, — сказал я кучеру. — А потом господина целителя — в академию.

Кучер что-то пробурчал, щёлкнул вожжами, и экипаж тронулся. Целитель откинулся на спинку и закрыл глаза. А я смотрел на него и думал: как же обманчива бывает внешность. Мрачный, угрюмый, неразговорчивый, а внутри — доброты больше, чем у большинства улыбающихся лицемеров. Впрочем, такое я в жизни встречал не раз.

* * *

Мы с Эрлонтом вышли из экипажа прямо у ворот родного дома, вошли во двор. Запах цветущих яблонь сразу же ударил в нос, и стало так хорошо, словно и не тряслись мы три дня в дилижансе, а потом ещё несколько часов в небольшом экипаже. Сразу же возникло то самое приятное ощущение: я дома.

Первым нас заметил Скурт, что не удивительно — он почти всё время проводит во дворе. Вот и в этот раз садовник возился у сарая с корзинами, но увидев нас, выпрямился и застыл — будто привидение увидел. Рот открыл, руки развёл, глаза вовсю округлил и не знает, что сказать. А потом вдруг радостно заулыбался и запричитал:

— Господин Эрлонт! Это ж как? Живой! Здоровый!