Жаркое лето 43-го - Владимир Геннадьевич Поселягин

– Ты ещё кто? Почему не знаю?

– Не узнал? – заперхал смехом хозяин кабинета. – Шестаков это. Идиот, полез к розетке не обесточенной, ожёг на пальцах получил, память потерял, и вон как внешность поменял. Года четыре, а то и пять сбросил. Тоже что ли её коснутся?

– Тут, по-моему, все шесть лет, – изучая меня, обходя по кругу, несколько растерянно пробормотал майор. – Надо бы в лазарет его, а то двинет ноги. Поди знай, что с ним ещё.

– Верно. Сейчас вызову конвойного, отведёт.

Хозяин кабинета воспользовался селектором, вызвав кого нужно, и меня увели. Майор всего несколько вопросов успел задать, о самочувствии и памяти. Покривился, но отпустил меня с прапорщиком, приказал отвести в лазарет, и вызвать врача, а то ночь снаружи, отдыхает тот. Я же был враздрае, что же такого произошло, что до подобного дошло? Какая ещё взорванная машина с первым секретарём столицы? Это ведь по сути мэра взорвали, если на современный лад. Даже покруче будет. А пока меня любопытный прапор вёл по зданию администрации к выходу, расспрашивая, там на выходе телогрейку выдали, тоже с номером, и шапку-ушанку, да по морозцу к зданию где медкабинет находился, я всё размышляя. А прапор меня расспрашивал что в кабинете у хозяина зоны было, и отчего я так помолодел. Отвечал тоже что и другим, ударило током, ничего не помню, стал таким. В лазарете пусто, но вскоре прибежал фельдшер, тот тоже из сидельцев, как объяснил мне, три года до выхода осталось, тоже на меня в шоке таращился, а чуть позже хмельной врач, изучал меня. А потом долго ругал того подполковника, а с ним и старшего опера и ещё трёх офицеров, бинтуя им руки с электрическими ожогами. Завистники и экспериментаторы хреновы. Подполковнику обе руки бинтовали. Оказалось, пока меня осматривали и лечили, ну как могли, тюремный же медкабинет, те собрались у хозяина зоны, выпили и вот решили проверить. Дёргало всех, и серьёзно, крепкие мужики, ни у кого сердце не остановилось, получили ожоги и никакого результата.

Сам я с момента как покинул кабинет подполковника, пребывал в раздумьях. Извечный вопрос. Что делать? То, что семнадцать лет я сидеть не собирался, это факт. К слову да, три неполных года Валентин Шестаков, что до меня занимал это тело, отсидеть успел, осталось семнадцать. В общем, валить нужно, но проблема в том, что у меня техника и снаряжение в основном для летнего периода. Всего шесть комбинезонов для лётчиков моего размера, для большой высоты они, где холодно, и всё. К ним подобие унт. На самом деле сбежать не сложно, проломил танком ограду и свалил, дальше самолёт, взлететь сможет с поверхности какой реки или озера, тут лютый мороз за сорок, замёрзло всё, и лечу в сторону Югов, где потеплее, забирая к столице. Я хочу знать, что произошло с местным Шестаковым, потому как правдивую информацию я тут вряд ли получу. Он действительно взорвал этого первого секретаря, или его подставили? Если и взорвал, я в себя верю, мог, то по каким причинам? Да и что происходит с историей? Тоже узнать хочу. Меня в палате положили, врач в процедурном кабинете ругался, а пока тех пятерых лечил, ещё трое появилось, один из них прапор, что меня привёл. И этот решил омолодится. Вскрыли кабинет хозяина и вот результат. Этим даже больше досталось, одного откачивать пришлось, благо знали, что делать, и сами запустили сердце. Врач от мата уже говорить не мог, охрип, и вот под эту какофонию, ко мне и заглянул тот фельдшер.

– Эй, братуха, подойди, – попросил я его.

Комната тёмной была, но снаружи горел фонарь, и этот качался, то кидая свет на окно, то убирая. Это другой фонарь

– Не спишь? Ну чего тебе? – заходя в палату, спросил медик.

– Ты знаешь, я память потерял. Три года тут, наверняка есть те, кто меня хорошо знает, чтобы просветили меня насчет того, как я сюда попал, за какие грехи? И вообще кто я?

– Не знаю, я из первого отряда, и ты из третьего, мы не пересекаемся.

– У меня есть сгущённое молоко, целая банка.

– У беспамятного? Ври больше. Или ты не терял память?

– Терял, тут нашёл, видимо нычка чья-то. Две банки.

Тот сразу закрутился, включил свет, всё обыскал, даже меня поднимал, матрас ощупывал и подушку. После чего уложив с недовольным видом и уточнил:

– Две банки?

– Получишь как приведёшь знающего человека.

– Смотри, если обманешь, будет ходо, я тут царь и бог.

– После врача?

– После врача, – согласился тот. Это так и было. – Твоих дружков я не знаю, сообщу смотрящему вашего барака, он решит. Если кто и будет, то утром, после завтрака. Это всё?

– Мне бы книгу по истории.

– Вот тут извини, я в ссоре с нашим библиотекарем. Он вор авторитетный, на ножах мы. Дружков своих попросишь.

Если дружки у местного Валентина были, то они сами придут, по сути фельдшер две банки американской сгущёнки просто так получит, но я не возражал. Информация важнее.

Уснуть удалось довольно нескоро, как-то не работала моя способность отдавать себе мысленную команду и сразу уснуть. Мысли в голове так и бродили, как посыпанные дрожжами, множась, наползая друг на друга. Блин, о чём только не на думал. Наверное, час лежал после ухода фельдшера, он кстати тут ночевал, коморка у лестницы со второго этажа на первый, в процедурном всё стихло, врач всех осмотрел и отпустил, да и сам ушёл. А я заставил себя не думать, просто сменил тему, да о бабочках задумался. Потом приказал себе уснуть, что и сделал. Вот так ночь как-то быстро и прошла. А утром, меня разбудили на завтрак. Дежурный принёс со столовой, его фельдшер пустил, началось настоящее паломничество, пока я, поднос стоял на табуретке, ел картошку-пюре с рыбой, на меня заходили посмотреть и матерно восхитится уже человек двадцать. Я так понял, из авторитетных воров, что имели некоторые поблажки, раз без конвоиров ходят, блатные так сказать, тут в принципе ходить они могут. Ну и из знакомых фельдшера были. Это уже после завтрака пришёл врач и всех разогнал, после чего почти два часа мной занимался. Даже шрам изучил на боку, ножевой. Это Валентина тут подрезали, в драке, что в бараке была. Полутора годичной давности шрам. Громкое дело, между прочим. Только после этого, делая долгие записи, тот меня вернул в палату, сообщив, что пока полежу денька два, дальше видно будет.

Посещение врач разрешил, так что вскоре ко мне зашёл фельдшер, потребовал две банки сгущёнки, мол, дружки пришли. Я честно отдал банки, достав их из-под подушки, а на самом деле из Личного кармана. Тот с некоторым удивлением изучив иностранные этикетки, убрал их в карман, после чего вышел, и почти сразу зашло трое. Я двоих ждал, но трое даже лучше. Все лет двадцати пяти примерно, плюс-минус год-два. У одного, с широким приплюснутым носом, я такие у негров видел, а тут белый парень, виден свежий багровый шрам на подбородке. Запоминать как их зовут, я не стал, свалю с колонии в ближайшее время. Я хоть и мало что знаю об этом мире, но то что тут советская власть, с их поиском шпионов везде, то банки сгущёнки с иностранными надписями, точно местных оперов заинтересуют. Фельдшер же и сдаст, наверняка стукачок, иначе бы не посадили на такую хлебную должность. В общем, пообщались. Узнал где находится колония. В посёлке Уптар, в сорока километрах от Магадана. Я думал в самом городе, но оказалось нет. Видимо неправильно понял подполковника. Ладно, теперь знаю, хоть как Валентин попал в колонию. История довольно занимательная, и не особо меня шокировавшая. Для начала, отца я опознал, а вот мать нет. Сразу попросил принести зеркало, один из собеседников метнулся за карманным к фельдшеру, и я изучил себя. Это я и не я, видимо сказалось то, что у меня другая мать. Была Алевтина, стала Татьяной. То есть, это другой Валентин Шестаков.