Зачет по выживаемости - Василий Гриневич

Ночь. Прошел дождь. Ледяной бриз сдувает с иллюминаторов последние капли. Температура воздуха упала до плюс восьми градусов. Это обычные перепады для миров меньше Земли с более тонким слоем атмосферы. На морском побережье Чарры разрежение воздуха почти такое же, как в высокогорных районах Памира.

Небо затянуто низкими облаками. Прожектор на куполе «Тритона» освещает мокрые дюны, застывшего «Тролля» на берегу, упавший на бок «Северный Ветер», едва различимый из-за волн тумана, поднимающихся с моря.

На границе темноты вспыхивают и гаснут фосфорические точки. Время от времени сквозь освещенный коридор проползает местная тварь, подставляя под луч прожектора лоснящийся пятнистый бок, тяжело вздувающийся и опадающий в такт дыханию. Твари напоминают королевских щитозубов с Проциона-4, с двойным пилообразным гребнем вдоль позвоночника. Микрофоны доносят шипение, отрывистый клекот, скрип песка под тяжелыми телами.

Настроение под стать погоде. Монтаж блока гиперсвязи закончен, но взлететь мы по-прежнему не можем. Еще днем, когда мы перетаскивали блок связи из «С. В.», у Лены начался озноб. Под вечер она уже металась в бреду. Это могла быть инфекционная лихорадка, если бы на Чарре существовала микрофлора, совместимая с человеческим обменом веществ. Анализ крови подтвердил отсутствие антигена в плазме.

Нервная реакция на потрясение? Вздор. Лена Галактионова, умирающая оттого, что за ней погнался сумасшедший «Тролль»? Чепуха. Ну, была еще мертвая девушка. И что? Было здесь что-то не так. Словно какая-то сила задалась целью во что бы то ни стало задержать нас на планете.

После консультации с диагностером Алексей ввел Елене какие-то лекарства.

— Будет жить, — с апломбом матерого реаниматолога заявил он, бросая инструменты в стерилизатор.

— Тебе бы все шутки шутить, Леша.

— Какие шутки… — Алексей опустился на край выдвижной панели рядом с диагностером. Помолчали. Алексей вздохнул, — Честно говоря, после того как мы сдали зачет, я думал, что ни с чем подобным в ближайшее время уже не столкнемся.

Я покусал губу.

— Что ты об этом думаешь?

— Ничего я не думаю. Глупейшая история, и влипли мы совершенно бездарно.

К счастью, в конце дня состояние у Лены улучшилось: жар спал, но давление еще оставалось низким. Было неясно, как Лена справится со стартовой перегрузкой. В подобных случаях инструкция разрешает взлет лишь при крайней угрозе для экипажа. И, поскольку крайней угрозы в поле зрения нет, мы пока ждем.

На единственном включенном экране в рубке полоса побережья, освещенная прожектором.

Алексей задумчиво смотрит на перематывающийся полетный дневник. В третий или четвертый раз мы прослушиваем запись. К сожалению, на главный вопрос, что же произошло с экипажем «Тритона» и где искать ребят, здесь нет ответа.

Они приземлились десятого декабря. И приземление, и первые три дня прошли без осложнений. Планета как планета, один из кислородных миров, так похожих на Землю. Голубое небо над головой, прохладный океан, закаты и звезды, видимые сквозь облака, — это все действует в высшей степени расслабляюще, особенно после двухмесячного рейса — курорт. Нетрудно представить себе Гришу Чумакова со товарищи в шортах и теннисках, омывающих сандалии в пене прибоя. Ну как же, земля обетованная, агнцы почивают в ногах у льва. Впрочем, может быть, все было и не так, даже наверняка не так. Сколько раз я уже замечал, как логика во мне начинает отступать перед волной раздражения.

В первые два дня они совершили несколько радиальных экспедиций. Гришу Чумакова особенно интересовал тотемный столб в океане. Перед рассветом над столбом кружили огромные трехглазые птицы, но, как добраться до них, Гриша еще не решил. А на третий день они впервые увидели амазонок.

Это было что-то вроде гонок в океане. Около десятка амазонок, оседлавших пятнистых щитозубов, мчались вдоль побережья. Происходило это на закате, быстро темнело, кавалькада мчалась метрах в ста от берега, но было видно, что целью их является тотемный столб. Так это или нет — пока вернулись в «Тритон» и включили прожектор, океан был пуст. Только одинокий душераздирающий визг прокатился над побережьем, когда прожектор начал шарить по скальным барельефам.

А ночью они впервые не смогли нормально заснуть. Даже тяжело это было назвать кошмарами. Это были какие-то полубредовые видения — полуявь-полусон. Причем видели они приблизительно одно и то же: «Тритон» и побережье с высоты птичьего полета, самих себя, идущих вдоль берега, почему-то ночью, хотя ночью они ни разу не выходили из корабля. И совершенно непонятно, почему Гриша Чумаков и Валентин видели только двух человек, идущих от корабля, а Юра Заяц — четырех, возвращающихся назад. Кто был четвертым — Юра не смог определить, хотя видение было настолько реальным, что Гришу и Валентина он узнал без труда.

Отчета за четырнадцатое декабря на кассете не было. К утру пятнадцатого декабря на корабле оставался один Юра Вергунов. Именно он включил аварийный радиомаяк и продиктовал последнюю запись.