Ведьмы.Ру - Екатерина Насута

class="p1">— А что… — она успела услышать начало вопроса, а потом дядя Женя ударил по струнам. И струны загудели. Странным образом звук их, низкий и глубокий, перекрыл все иные, включая и металлический грохот. А дядя Женя, опустив арфу на землю, отошёл. И махнул рукой.

Губы его изогнулись.

И явно что-то сказал. Ульяна даже хотела переспросить, но почему-то звук арфы никуда не исчезал. Он отзывался внутри, и как-то стало легко.

Радостно.

Захотелось смеяться и танцевать. Правда, ненадолго. Она моргнула и выдохнула. Чтоб… опять какая-то неправильная магия, что ли? Главное, на неё не действует, а вот Мелецкий притоптывает и прихлопывает.

— Племяшка? Очухалась? Хватай своего, — дядя Женя выдернул руку из уха. — Пока ребятишки пляшут, мы и проскользнём. Вот я всегда говорил, что зачем воевать, когда можно жить мирно и весело.

Арфа как-то изогнулась, встав на изгиб рамы. И теперь покачивалась, что лодка на волнах. Струны же её, обвисшие, почему-то извивались, рождая новые и новые звуки.

— Что это такое⁈

— Да, старое заклятье одно… гусли-самогуды. Пускай попляшут, а то будет он мне тут командовать. Идём, что стала? Сил у меня на так, чтоб много, на часа два хватит, а если подкрепление подойдёт, то и того меньше.

И бодрым шагом направился к заслону. За ним порысила Лялька, ну и Ульяне пришлось хватать Мелецкого, явно вознамерившегося плясать…

Наум Егорович в бессильном ужасе глядел в спины клоунам, которые уходили, причём спокойно так, будто издеваясь. С ними уходили и мыши, пусть и пританцовывая.

Но… нога подломилась, а следом и другая, заставив упасть на корточки, а потом тело и вовсе вдруг взяло и вспомнило, что он, полковник Пересвятов, некогда двенадцать лет жизни посвятил народным танцам и ансамблю «Дубравушка».

Проклятье…

Ноги сами собой повторяли давно уж забытые движения. И даже получалось ухать и охать в нужных местах. Рядом, чуть на выносе держа казённую дубинку, бережно, будто она была неимоверно хрупка, вальсировал Петров.

Сидоров трясся, точно его током шибануло. Дроны в небе и те плясали.

А ведь покажут.

Как пить дать покажут.

Сольют в эти интернеты. И жена увидит. И дочь. И главное, этот её, наглый ушастый, тоже увидит. И всякий страх перед Наумом Егоровичем утратит. Не то, чтобы этот страх вовсе был, но теперь и те крохи, которые имелись, точно уйдут.

Микольский с Сухоцким, взявшись за руки, встали на цыпочки. Тоже, мать их, лебедя маленькие… но хорошо пошли, слаженно, хотя и слегка громыхая. А вот Козлов, к ним присоединившийся, из ритма выбивается.

— Наум… Егорович… — мимо, стуча каблуками по камню, проскочил Пентюхин, чтобы резко замерев, выгнуться всем телом. — Что это… за магия…

— П-понятия не имею.

Одно радовало: там, у вагончиков, судорожно изгибались в каком-то диком танце, учёные.

— И… к-когда… з-закончится…

Пентюхин пошёл обратно, едва не столкнувшись с Петровым. Причём минул его, махнув руками, что крыльями.

Но они хотя бы в полном обвесе.

И шлемы есть.

И лиц не видать… позор. Господи, какой позор… лучше бы и вправду мышей ловили, чем это вот.

— Б-без п-понятия. Дыхание береги, — это Наум Егорович ещё тогда понял, когда матушка его впервые в городской дом культуры привела, на пробы.

Это только кажется, что танцы фигня.

— Надо… л-ликвидировать… источник, — мысль пришла в голову здравая, и Наум Егорович, развернувшись боком, пошёл вприсядку по направлению к демоническому инструменту. Если изначально и была мысль его захватить, то теперь он точно знал, что это порождение чужого больного разума должно быть уничтожено.

Он почти достиг цели, когда арфа, крутанувшись, вдруг упала.

И следом упал Пересвятов, без сил.

И кажется, не только он.

— К-карантин, — выдохнул Наум Егорович, приподнимаясь на дрожащих руках. — Оц-цепление выс-ставить…

И ещё ту штуку надо будет подобрать, которую крыса принесла.

Но потом.

Когда сапёры подъедут. Пусть они и разбираются.

Струна жалобно звякнула, и в душе стало тоскливо. А ведь всё-таки он хорошо танцевал. И места ансамбль брал регулярно, на областных — так всегда, и один раз даже выше прошли, но…

Лежать было тепло и спокойно.

И ещё подумалось, что ну его, ругаться. На душе стало мирно и даже счастливо. И даже мысль о свадьбе не раздражала. Пусть себе выходит замуж, коль так охота. А Наум Егорович, он… в конце концов, если что, то поможет.

Точно.

Только ещё немного полежит.

Глава 30

Где речь идет о козлах, рыбалке и превратностях судьбы

А на груди у него была белая мошонка.

Трагическая история о сложностях русского языка

Смеркалось.

В воде отражалась луна и звёзды. Гудело комарьё, но как-то так, душевно даже. Шкура и шерсть неплохо защищали от мелких тварей, да и в целом-то было неплохо.

Филин сел.

От воды тянуло прохладой. Где-то там, вдалеке, свистнула птаха. Потом ещё одна, и тотчас многоголосым хором зарокотали жабы.

Удочку бы ещё.

На рыбалке Филин сто лет не был. Сперва всё некогда было, то тренировки, то выступления, то сессии эти с интервью вкупе. Опять же, супружница обижалась, не понимая, что в рыбалке хорошего? Тем паче, когда есть столько других, куда более интересных занятий вроде каких-то тусовок.

Выставок.

Приёмов. Театру и прочей светской жизни, на которой Филин, честно говоря, чувствовал себя неловко. Нет, ему улыбались, о чём-то спрашивали и даже шутили. Или не шутили, но говорили вот с этими улыбочками, переглядывались, явно смешки сдерживая. А он понимал, что чего-то не понимает. Что он для этих вот — вроде дикаря, которого притащили ко двору и теперь водят, показывают всем.

Развлекают.

И не его.

А рыбалка… тут тишина. Покой. И никому-то дела нет, чего на тебе напялено и кто там в театрах в моде, а кто наоборот.

— Сидишь? — раздался женский голос. — И как оно?

— Да неплохо.

— Неужели?

Эту он запомнил. Попробуй-ка не запомни такую вот, высокую и статную, немолодую, но всё одно выглядевшую куда как приятнее тёщеньки с её правильным, доработанным в приличной клинике лицом.

— А вы меня понимаете?

— Отчего ж нет.

— А Профессор говорил… то есть Фёдор Степанович, — вовремя спохватился Филин.

— Профессор? Пожалуй, что ему идёт. А говорить он любит.

— Эт точно.

— Будешь требовать, чтоб назад обернули?

— А можете?

— Не знаю. Тебя внучка превращала, ей и расколдовывать.