Два часа до конца света. Том II - Виктор Маршанский

— Ни пуха, ни пера, — ехидно гоготали сотрудники.

Через несколько минут Владимир уже стоял в кабинете Смотрителя. Тот, матерясь, перекраивал Реестр, перепечатывая материалы на рабочем компьютере:

— Ну, звиздец, — бормотал он себе под нос, не заметив вошедшего коллегу, — кто так отчёты заполняет? Неудивительно, что эту дрянь ещё в черновиках забраковали.

— Здравствуй, Денис, — поприветствовал Марш, протягивая руку, — мучаешься с полигоном?

Привстав с места, Одинцов ответил на рукопожатие, после чего плюхнулся обратно в кресло.

— Да тут исследования систематизировать нужно. Плюс, дать обратную связь Службе безопасности. И, вишенка на торте, какой-то… — Смотритель уткнулся носом в экран, чтобы разглядеть фамилию, написанную мелким шрифтом, — какой-то Греджев из Москвы хочет знать подробности о делах Шихобаловой в нашем учреждении.

— С хрена ли⁈ — Вдруг пробасил Марш, сдвинув брови.

— Да кто ж знает, — пожал плечами Денис, доставая из кармана пустую сигаретную пачку. — Чёрт. Курить есть?

Достав из кармана джинсов курево, Владимир передал их начальнику.

— Весь день сегодня на нервах, — оправдывался Одинцов, прикуривая сигарету. — Кто вообще такой этот Греджев?

— Специалист по связям, скажем так, — процедил сквозь зубы Марш и тоже закурил. — Помнишь, мы тебе на днях звонили всей ватагой? Вот он был с нами.

— Это у меня и в письме написано. — Отмахнулся Смотритель. — Какого чёрта он сюда лезет?

Сделав долгую затяжку, Марш сел на кожаное кресло у входа, и на минуту задумался.

— Мне буквально вчера позвонила Марго, — ответил он, выпуская из лёгких облако дыма, — и долго рассказывала об одном проекте в Челябинске.

— Думаешь, этот Греджев обеспокоен вопросом секретности? — Предположил Одинцов, отворачиваясь от компьютера.

— Да нет. Она говорила исключительно о личных вещах. Там целая драма, мягко говоря. И Греджев, как я понял, десять лет назад работал с ней в одной команде, но потом перевёлся в Москву.

— И?

— Я говорил с нашей психиатриней, она предположила, что внезапное столкновение с Греджевым, в рамках того самого звонка, спровоцировала… как она это, блин, назвала-то? — Марш пощёлкал пальцами. — Короче, травма у неё психологическая. У Марго, в смысле. Поэтому в момент столкновения с Бритской-старшей, её психика несколько пошатнулась.

— То есть это не более, чем нервный срыв, и наша протеже не сошла с ума? — С надеждой уточнил Денис.

Марш рассмеялся.

— Да нет, конечно. Более того, она намерена вернуться к исследованиям уже завтра.

Поднявшись с кресла, Владимир подошёл к столу и затушил окурок в миске, служившей теперь пепельницей.

— Что ж, спасибо, — поблагодарил Смотритель, — успокоил.

— Но если хочешь знать моё мнение, — вдруг серьёзным тоном проговорил Марш, — я не думаю, что будет правильным сливать данные о наших сотрудниках людям с вымышленными должностями. Это я про Греджева. Хотя, конечно, решай сам.

Сняв очки, Одинцов достал из ящика стола салфетку, и принялся натирать линзы.

— Ну, а ты чего пришёл?

— Я в архив. — Ответил сотрудник, доставая телефон. — Тебе Ивлеева запрос не отправляла?

— Ивлеева⁈ — Крякнул Смотритель, возвращая очки на нос. — Я гляжу, вы с ней прямо спелись.

— Угу, — буркнул Марш, двигаясь к выходу. — Как разберёшься с Реестром и тем педиком из Москвы, глянь входящие. А я пока на склад.

* * *

Зона 400, Челябинск, 9:00

Не только в Самаре утро выдалось насыщенным на эмоции. В административном корпусе Зоны 400 обстановка была не менее напряжённой. Никто из высокопоставленных чиновников, собравшихся в просторном кабинете за большим круглым столом, не воспринимал ситуацию настолько серьёзно, как следовало.

— Дезертир в рядах спецотдела, — презрительно фыркнула Декабрина Михайловна Марченко, глава русского Комитета по этике, вызванная в Челябинск по срочному делу. — И это стоило того, чтобы отрывать меня от дел?

— По нашим данным, в паре с ним действует целый выводок из ваших подчинённых, — гневно отреагировал глава Спецотдела Плесецкий Илья Андреевич.

Эта короткая перепалка имела эффект разорвавшейся бомбы: около пятнадцати человек, чьи имена были строго засекречены, принялись бурно спорить, перекрикивая друг друга:

— Этический комитет должен ответить по всей строгости перед Советом О5! — Кричал первый.

— Только после жесточайшего международного трибунала над всей администрацией Спецотдела! — Яростно воскликнул второй.

— Да пошли вы все нахуй! — Ловко парировал третий.

Несмотря на толщину стен, крики были слышны даже в смежных помещениях, и уже спустя полчаса этой не самой продуктивной дискуссии по нижним этажам поползли сплетни. Негодование, скопившееся за годы службы между этическим Комитетом и Спецотделом, вдруг вылезло наружу, заполняя собой всё доступное пространство.

Гвалт, царивший в кабинете, мог свалить с ног любого мастера риторики, но едва в помещение вошёл Иероним Вечный, все тут же умолкли и пришли в состояние тихого ужаса.

— Ну что, — вкрадчиво спросил статист, небрежно швыряя на стол папку, — доигрались?

Каждый из присутствующих вдруг ощутил себя сидящим на раскалённой сковороде. Фамилия старшего статиста филиала, как и всех его предшественников, была строго засекречена. Вечный — своего рода бюрократическая метка, должность, принятая ещё при СССР. Человеку, знавшего все тайны отечества было запрещено покидать выделенное место, которое ограничивалось одним чёртовым этажом. И если этот сотрудник вышел из своего убежища, значит происходит один из двух вариантов событий.

В лучшем случае, Зона 400 вот-вот падёт под натиском внешних, возможно, аномальных сил, и до активации атомного заряда остаются считанные минуты. В худшем — под угрозой раскрытия находятся секреты высшего уровня. Такие данные, которые даже не нуждаются в удалении, — они не записываются, а их раскрытие ведёт к неминуемому падению Маскарада.

Обратившись к одному из чиновников, Иероним коротко произнёс:

— Свали.

Сотрудник быстро ретировался со своего места, а Вечный, усевшись в кресло, потребовал, чтобы в кабинете остались лишь ведущие силы филиала. В следующие секунды, около десяти человек оказались за дверью. Остались лишь Вечный, Марченко, Плесецкий и три администратора, имена которых знал разве что статист. Судя по лицам глав Спецотдела и Комитета по этике, они даже не догадывались, кто