Путь в тысячу пиал - Дарья Урбанская

становился все тише, пока она наконец не прошептала последнее слово прямо в флейту, из которой, будто в ответ, полилась странная мелодия. То медленная, то быстрая. То еле слышная, то громкая. Похожая то на щебет птицы, то на рев осла.

Комната вокруг Цэрина покачнулась, словно он опять плыл в бурных водах Ярланг. В лицо подул свежий ветер, оставляя на губах непривычный горьковато-солоноватый привкус. А собственные волосы вдруг больно хлестнули по глазам. Цэрин зажмурился и откинулся на спину, выдыхая:

– Ukerima, ukatima… Что?!

Слова сами выплыли откуда-то из глубин памяти и прыгнули на язык, оставляя за собой странное послевкусие – будто и не он произнес их, и не здесь. Да и произнес ли? В голове вспыхнуло жемчужное сияние, как уже не раз бывало: в пещере с монахами, перед нападением разъяренного яка, а затем и волка, во время стычки со злобной речной нагини. Цэрин распахнул глаза и понял, что он более не в домике Хиён.

Вокруг тянулись окаменелые пики. Они заполняли пещеру, врастая основанием в пол, зеркально им вторили те, что свисали сверху. Он снова оказался в пасти дзонг-кэ, клыки которого источали мягкое перламутровое свечение. Цэрин брел между ними, боясь дотронуться и вызвать гнев дракона, и, одновременно, борясь с желанием потрогать их все, превратить в жемчужины и сложить в карман взамен той, что перешла к Джэу. Желание это находило на него волнами, но разум и осторожность пересиливали, и он спешно отдергивал протянутую было руку. Так, в очередной раз он почти коснулся пальцами каменного клыка, когда сияние внутри дрогнуло, колыхнулось, словно живое:

– Спаси… – окутал Цэрина тихий шепот. – Спаси нас…

Глава 33. Джэу

Тхибат окружен горами, что делает его неприступным. Этим пользуется ченг-по, правитель Тхибата, устанавливая непомерную плату за въезд в страну торговых караванов из Лао. Казалось бы, и сами тхибатцы должны страдать от этой вынужденной изоляции – во всяком случае те, кто хочет повидать мир. Впрочем, таких людей в Тхибате почти нет – кому добровольно захочется покинуть край, хранимый благими тэнгри.

«Записки чужеземца», Вэй Юа́нь, ученый и посол Ла́о при дворе правителя Тхибата

Когда Цэрин ушел в дом за Хиён, и та захлопнула дверь, словно мышеловку, из которой нет спасения, Джэу не могла найти себе места. Делая вид, что читает мантру, она постучала в молитвенный барабан, который всучила ей Лхамо. Затем снова проведала Чжигана. Принесла лишнее ведро воды, невольно освежив в памяти прошлый солнечный день, и то, как они с Цэрином укрывались от дождя.

Когда Джэу стало казаться, что от беспокойства за Цэрина у нее покалывает кожу на пальцах, внутренняя защелка на двери в дом Хиён наконец клацнула, открываясь. И выглянувшая нгаспа поманила ее к себе:

– Джэу! Зайди-ка, потолковать нужно.

«Цэрин? Что с ним?!»

Внутри все сжалось, и гнев хлынул по венам, опаляя щеки жаром. Джэу влетела в дом, едва не сбив Хиён с ног. Но та увернулась, а вдобавок еще и ухватила за чубу, удерживая и не позволяя приблизиться к Цэрину.

Он полусидел-полулежал на бывшей кровати Джэу, непривычно бледный, с закрытыми глазами. И от кожи его теперь словно исходило то же свечение, что и от волос. Солнечные лучи, падающие сквозь оконце, выхватывали кружащие вокруг Цэрина жемчужные пылинки, что сияли и переливались перламутром.

– Что это? – с замиранием сердца произнесла Джэу.

– Неправильный вопрос, – отозвалась сзади Хиён таким будничным тоном, будто ничего особенного и не происходило.

«А может она не видит этого?»

На миг Джэу уверовала, что и в ней открылись способности вроде тех, какими обладают сыны дракона. Но она тут же отогнала эти мысли:

«Да все она знает. Хиён всегда все знает».

– Сколько уже там… – тихо сорвалось с губ Цэрина. – Бермиаг… когда Бардо… А где…

Бессвязный шепот наполнил комнаты, и, казалось, что Цэрин ведет какую-то одному ему понятную беседу с невидимым собеседником.

Джэу выхватила взглядом чашу-капа́лу, лежащую на боку у бедра Цэрина, и поняла, что за ритуал провела Хиён. Внутри снова забушевало пламя. Потерять еще одного друга, ставшего даже ближе, чем она могла себе представить, было выше ее сил. А ведь она не раз видела, что просители, приходившие к Хиён, уже ее не покидали. Некоторые оставались помощниками, но бывали и те, кто терял разум, так и не сумев выбраться из лабиринтов видений, отделить мнимое от настоящего.

– Отдай, – потребовала вдруг Хиён и протянула раскрытую ладонь.

Джэу вынырнула из своих тревожных мыслей, совершенно сбитая с толку:

– Что?

– То, что ты украла у него. – Она кивнула на мечущегося в бреду Цэрина. – Отдай это мне.

Джэу покачала головой, отступая на шаг:

– Ты и так забрала слишком много, а взамен… Где теперь Лобсанг? А? И Цэрин… Он хоть знает, что он испил? Знает, что может не вернуться оттуда?

С каждым словом злость сильнее захлестывала ее, вынуждая говорить то, о чем раньше и подумать боялась в присутствии Хиён:

– Ты всегда требуешь плату. И берешь слишком много. А отдавать не спешишь. Ведь так? Повезет – хорошо. А если нет… – Джэу понизила тембр голоса, подражая Хиён: – Лунный день не подходящий. Духи отказались помогать… О! Или самое твое любимое: у него слишком слабая ла, он не справился. Сам виноват.

– Так обычно и бывает, – ничуть не смутилась нгаспа.

– Виноват кто угодно, но не ты, Хиён. Однако плату берешь именно ты. При любом исходе. Отнимаешь самое ценное. Чжиган заплатил тебе памятью о Сюин… У Лобсанга ты забрала кхукри. У Цэрина… Ты ведь заберешь его волосы в любом случае, и не важно – придет он в себя или нет.

– Если нет – так даже удобнее, – безразлично пожала плечами Хиён.

– Какая же ты бездушная! Я столько лет приносила тебе все, что попросишь. Служила твоим желаниям, отдавая долг жизни. Но больше не буду.

Хиён заломила одну бровь, а в следующий миг Джэу словно под дых ударили, хотя нгаспа даже не шелохнулась. Джэу хватала ртом воздух, но тот будто внезапно исчез. Вместо него вдыхалась колючая тьма, выжигающая горло, словно Джэу разом попыталась проглотить горящий букет лаванды, и тот встал колом – ни туда, ни сюда. Она принялась судорожно кашлять, царапать горло руками. Перед глазами поплыли черные круги, в ушах нарастал писк, в висках стучало. Джэу завалилась на бок, прямо на шаткий столик, захламленный склянками, костяными бусами и браслетами. Рухнув вместе со столом, Джэу упрямо прохрипела:

– Я тебе ничего не должна. Хватит.