Чиновник - Владимир Анатольевич Тимофеев

— Откуда? — вскинул бровь Стрельников.

— Ну... мало ли, — закинул крючок представитель органов.

— Никакой дополнительной информации по этим двоим не имею, — отрезал Стрельников. — Я их вообще единственный раз видел.

— Но ведь запомнили.

— Память хорошая, — усмехнулся строитель.

— Понятно. Тогда у меня будет просьба. Если вы что-то всё-таки вспомните... ну или встретите где-нибудь этих граждан... случайно конечно... сразу звоните ноль два. И ничего другого не предпринимайте...

Такое внимание милиционера к его персоне Стрельникову не понравилось. Хотя он его вполне понимал. Если есть версия, её надо отрабатывать, какой бы фантастической она ни казалась.

Со Светкой за две прошедших недели он ни разу не встретился. И, честно сказать, не хотелось. С его стороны это было, наверно, по-свински, но Стрельников просто не мог себя пересилить. Не чувствовал он в себе ничего такого, что тянуло бы к этой девушке. Да, симпатичная. Да, когда-то она ему нравилась. Да и, похоже, сама она испытывала к Николаю что-то вроде... влюблённости.

Однако теперь, после того, что случилось с Кирьяном, он уже не считал себя вправе просто грести по течению, не обращая внимания на попадающих в водовороты попутчиков...

Люди и вправду не фишки. Их не спрячешь в коробку, не уберёшь с игрового поля, а после снова достанешь, когда начнётся другая игра. Поэтому если уж взял на себя ответственность за кого-то, неси этот груз до конца. А если не взял, подумай: а стоит ли? Может, лучше позволить тому, кто случайно оказался поблизости, выгребать на чистую воду самостоятельно? В компании с теми, кому он, на самом деле, небезразличен...

Впрочем, была и другая причина, из-за которой Стрельникову не хотелось встречаться с Барковой.

Тот визит в фотостудию. И та незнакомка на фотографии... Глупо, конечно. Почти как в кино, которое снимут в ближайшие годы. В том забытом в двухтысячных кинофильме[1] главный герой, финансист, образцовый чиновник, сотрудник сберкассы, без пяти минут руководитель, склеивает из обрезков журнальных картинок портрет идеальной девушки. И после этого его размеренная, подчинённая правилам жизнь летит кувырком.

У Стрельникова ничего кувырком пока не летело. И никакие портреты он из журналов не вырезал и не склеивал. Портрет идеальной девушки ему достался случайно. Фотограф Арон Моисеевич стал для Николая своего рода демоном-искусителем. Так что теперь кроме дважды пробитого бандитским ножом портсигара в кармане у Стрельникова лежала и фотокарточка — тот самый «пробник» размером четыре на шесть с запечатлённой на нём таинственной незнакомкой. И с каждым днём искушение, желание встретить её в реале становилось всё сильней и сильней.

Два воскресенья, седьмого и четырнадцатого декабря, бывший старший сержант провёл, гуляя по городу. И если седьмого было ещё не так холодно, то четырнадцатого температурный столбик не поднимался выше отметки «двадцать» со знаком минус. Встречающиеся на улицах девушки почти поголовно кутались в пуховые платки, и разглядеть их лица в деталях не получалось. Не станешь ведь останавливать каждую и опять же, как в фильме, нахально просить: «Гюльчатай, открой личико».

Хотя, если бы Николай был уверен, что та, кого он разыскивает, живёт где-то рядом, то, наверное, так бы и сделал. А дальше уж как получится. О всяких маньяках в газетах в пятидесятые ещё не писали, поэтому максимум, что ему за такое нахальство грозило — это схлопотать от рассерженной дамы по физиономии. Не так уж и страшно, в конце концов. В другой стране и в другое время могли бы и голову открутить — дело, как говорится, житейское.

Увы, хоть кого-то похожего на неизвестную с «пробника» Николай в эти выходные так и не встретил. Ни в транспорте, ни на улице, ни на рынке, ни на вокзале, на даже около общежития Пединститута, хотя уж там-то, как водится, симпатичных девах всегда концентрировалось раз в пять-десять больше, чем в среднем по городу. В итоге все поисковые мероприятия пришлось отложить. Дел на него в эти дни и так навалилось по самую маковку. Чем ближе был Новый год, тем больше проблем всплывало на стройке и рядом, тем настойчивее становились заглядывающие на площадку комиссии, въедливее проверяющие, издёрганнее начальство...

Шестнадцатого декабря неожиданно потеплело почти до нуля, и повалил мокрый снег. Гидроизоляцию верхнего перекрытия пришлось временно отложить, а не покрытые шифером стропила и обрешётку укрыть брезентом. Спасибо товарищу «инженер-экспедитору» — с десяток тюков водостойкого полотна он сумел выцыганить у военных, расквартированных недалеко от Молочного, то ли связистов, то ли РХБЗшников. Там всё равно собирались списывать какие-то старые, пришедшие в негодность палатки, и, по словам самого снабженца, он лишь помог товарищам офицерам решить «проблему» чуть раньше, чем если бы они до неё сами добрались.

Освободившихся кровельщиков Стрельников перекинул частью на штукатурку и частью к сантехникам. Оттепель длилась три дня, а на четвёртый осадки наконец прекратились и стало опять подмораживать.

С утра половина бригады в поте лица очищала подкровельное пространство от снега, а оба сварных сушили горелками стяжку. К обеду с трестовской базы привезли дизельную битумоварку. «Снегоочистители» отложили лопаты и принялись катать рубероид. Прерываться было нельзя, погода могла поменяться в любой момент, ясное небо — покрыться тучами и разразиться дождём, а лёгкий мороз — обратиться слякотью или, наоборот, холодрыгой.

Работу закончили лишь в половине девятого вечера. Задолбались по-чёрному, но оно того стоило. Ничто теперь не мешало довести, что задумано, точно в срок.

С объекта Стрельников в этот день ушёл в районе одиннадцати. А до того опять сидел над брошюрами и журналами, что подкидывал ему едва ли не ежедневно парторг, нацелившийся, по всей вероятности, сделать из бригадира главного штатного пропагандиста уже даже не треста, а всей Вологодской области.

Домой Николай направился привычным маршрутом: пешком по Калинина мимо старых домов, потом через мост и налево по Гоголя. На улице вновь пошёл снег, правда, уже не мокрый, а более привычный для зимних месяцев, лёгкий, будто плывущий по воздуху, искрящийся в свете расставленных тут и там фонарей. Такой бы под Новый год, да с таким же морозцем в районе минус пяти — цены бы этой погоде не было.

Тишина вокруг прерывалась лишь отдалённым лаем собак, шорохом под ногами, да доносящимися сзади со станции гудками локомотивов.

За перекрёстком с Советской фонари вдоль дороги закончились, и потянулись старые дома и домишки. В основном,