Когда в июне замерзла Влтава - Алексей Котейко

словно подавалась вперёд, к реке. Нижняя часть глубоко ушла в землю, но Макс заметил, что и здесь хорошо просматривались очертания чего-то вроде подола юбки, натянувшегося на коленях.

Резанов достал из поясной сумки добытый в подземелье флакон. Для надёжности он перед обратной дорогой обмотал стекло рукавами от своей рубашки, которыми прежде пытался прижать рану Иржи. Теперь, высвобожденный из ткани, сосуд показался парню ещё меньше, чем в гробнице Крока, и каким-то удивительно хрупким.

— Уверен? — послышался голос Шустала.

— Нет, — признался Максим и, вытащив пробку, аккуратно облил из флакона сперва один, потом другой камень. Убедился, что в сосуде ещё осталось — и плеснул повторно. Потом убрал флакон обратно в сумку и замер, глядя на Пастушек.

— Может, подбодришь их? — предложил Иржи.

Макс оглянулся на него:

— Не думаю, что это чем-то поможет. Я даже… — он замялся. Посмотрел в сторону, где далеко внизу смутно белела застывшая гладь реки. — Даже не представляю, как тут можно «подбодрить».

— Попробуй.

Резанов снова покачал головой:

— Это не моя история, братец. И потому — не моё волшебство. Оно или подействует само, или не подействует.

Шустал в свою очередь окинул взглядом полускрытый снегопадом пейзаж вокруг.

— Тогда подождём.

Колокольни Праги и Вышеграда отбили три, затем четыре часа ночи. Когда основательно промёрзшие приятели насчитали пять ударов в перекличке городских храмов, то, не сговариваясь, двинулись назад. Калитка на бастионе была по-прежнему распахнута и возле неё всё так же стоял, закутавшись в плащ, капрал вышеградского гарнизона.

— Если б я знал, что вы будете так долго, стульчик бы взял, — проворчал он.

* * *

Оставив повозку палача у конюшни ночной вахты, друзья отправились в кабинет командора, и после подробного отчёта, который Брунцвик выслушал с самым хмурым видом, были отпущены до утра. Максим заявил, что отправляется домой, и Иржи вышел вместе с ним на крыльцо, провожая друга. Незаметно для себя оба медленно спустились со ступеней кордегардии, кивнули пану Шипке и побрели к Карлову мосту. Уже поднимаясь по лестнице к Староместской башне, Иржи вдруг заявил:

— Думаю, всё равно это было правильно.

— Только бесполезно, — отозвался Макс.

— Как знать.

— В прошлый раз солнце ведь вернулось сразу?

— Ну-у… — Шустал замялся.

— Я просто слишком много о себе возомнил, — посетовал Резанов. Он горбился и кутался в плащ, хотя интуитивно понимал, что пробирающийся под кожу озноб не связан с опустившимся на Прагу морозцем. — Решил, что можно переписать легенды, изменить историю.

— Как знать, — снова повторил Иржи.

— Мне всегда думалось, что это несправедливо, — вдруг горячо заговорил Максим. — Чего в сердцах не скажешь! Неужели из-за этого человек лишается права на раскаяние? Ведь многим случается оступиться, и да, бывают вещи, которые прощать нельзя. Но слова?

— Слово — оружие опасное и грозное. Оно опаснее стали и пороха, огня и воды, — Шустал поймал удивлённый взгляд приятеля и добавил:

— Рабби Лёв как-то сказал.

— Хорошо, — Резанов растерянно передёрнул плечами. — И всё-таки…

— Не грызи себя. Ты свой выбор сделал — и на этом всё. В конце концов, мне ведь помогло, — Иржи развёл руки, демонстрируя результат. Макс печально улыбнулся:

— Вот и об этом тоже. Может, лучше было бы пройти с этим флаконом по городским богадельням. Или просто раздать содержимое лекарям. Или… — он осёкся, потом с досадой стукнул себя кулаком по бедру.

— Ты чего? — удивился Иржи.

— Лучше было сходить на Подскали и вылечить Элишку! — Резанов лихорадочно рылся в поясной сумке. Отыскав флакон, он поднёс его к глазам и принялся всматриваться в стекло. — Погляди, вроде бы тут вот, немножко?..

Шустал подошёл к другу, взял у него сосуд и тоже присмотрелся.

— Да, тут на дне чуть-чуть есть. Наверное, со стенок натекло. Утром отнесем.

— Нет! Давай сейчас?

— Ты ведь собирался домой.

— Иренка присматривает за Эвкой, и Кабурек там. От меня сейчас дома толку никакого, — Максим прерывисто вздохнул.

— Может, тебе этот флакон самому нужнее? — нерешительно поинтересовался Иржи.

Резанов помолчал, раздумывая. Потом яростно тряхнул головой:

— Нет. Эвка беременна, а не больна. И все наперебой твердят, что всё идет как надо. А дочка брата Ареция — может быть, для неё это вопрос жизни и смерти. Помнишь ту старушку? Ну, которая передавала питьё для девочки?

— Ещё бы не помнить, — фыркнул Иржи. — Я…

У них под ногами раздалось пронзительное мяуканье. Парни удивлённо посмотрели вниз: на камнях мостовой сидел большой полосатый кот.

— Барсик? — спросил Резанов. Кот снова протяжно мяукнул, потом отбежал чуть в сторону и вопросительно посмотрел на человека.

— Ты откуда здесь? Зачем? С Хеленкой что-то?

Кот стоял молча, хлеща себя хвостом по бокам. Потом сделал ещё несколько шагов в сторону малостранского берега. Максим недоумённо наблюдал за ним. Кот метнулся обратно, яростно зашипел и вцепился когтями в штанину Резанова.

— Барсик, ты озверел, что ли⁈ — парень хотел уже стряхнуть зверя, но вдруг осёкся и посмотрел вдаль, туда, где за Влтавой лежала в ночи Кампа.

— Эвка! — выдохнул он. Быстро повернулся к Иржи, сунул ему в руки флакон. — Отнеси сам, пожалуйста! Только не ходи один, попроси Войтеха помочь. Мне нужно домой! Мне срочно нужно домой!!

* * *

Кабурек встретил зятя на пороге. Несмотря на рассказы водяного о том, что сам-то он уже трижды проходил через страхи отцовства, сейчас Кабурек был бледен и взволнован. Он молча провёл Максима в гостиную и, дождавшись, пока тот тяжело опустится в кресло, сунул ему в руки кубок с каким-то горячим питьём.

— Мне надо наверх, — попытался возразить парень, но водяной только мотнул головой: