В дивизионе - Алексей Дягилев

— И Светка на посту не сидела. — Припоминаю я подробности ночного происшествия.

— Откуда знаешь?

— Видел.

— Допустим. Ещё кто? — вытаскивает из меня информацию Николаич.

— Полковник Васин.

— Полковник Васин. Чего? А я то тебе чем не угодил? — удивляется старший начальник.

— Допустим, проигрывать надоело. — Озвучиваю я новую версию.

— Так не убивать же за это.

— Логично, хотя смотря какой куш на кону. — Не отступаюсь от своего я.

— Дерзишь, сержант.

— Держу. А что делать?

— Что делать? Что делать? Сухари сушить. Рассказывай. Я же вижу, что ты что-то скрываешь. Хватит вилять. Ты не у попа на исповеди. — Наезжает на меня Васин.

— Может не здесь. — Зябко передёргиваю я плечами.

— Ладно. Пошли. В школе договорим. Найдём место. Да и бойца с караула надо снять, нехрен тут охранять уже.

Когда мы подошли к посту, Рогов уже с кем-то ругался с характерным рязанским «акцентом» и грозил винтовкой с примкнутым штыком.

— Чего бузишь, Рогов? — когда мы подошли ближе, спрашивает Николаич.

— Да вот, товарищ полковник, менты понаехали, требуют пропустить.

— Ну так пропусти товарищей из органов. Пускай идут, куда им надо. И можешь быть свободен. С поста я тебя снимаю. Найдёшь своего командира, доложишь. — Отпускает полковник бойца.

— Есть, доложить! — берёт свою винтовку на ремень Рогов и убегает.

— А вы по какому праву здесь командуете? — спрашивает начальник патруля.

— А ты разве не видишь, сержант? Распоряжаюсь я здесь как старший по званию. — Осаживает его полковник Васин.

— Вижу. А на документы ваши я могу посмотреть? Комендантский час всё-таки, стреляют. — Не отстаёт сержант.

— Ну смотри. Засветил Николаич свои корки милиционеру. — Тот вытянулся по стойке смирно и отдал честь.

— Убедился?

— Да. А второй? — кивает в мою сторону неугомонный мент.

— Этот человек со мной. А стрелка вы упустили, он через пустырь ушёл. Хотя, можешь сам тут всё осмотреть, сержант, а мы пошли. Если что надо будет, в госпитале меня найдёшь. — Патруль расступается в стороны, а мы идём дальше.

Допрашивать меня полковник Васин продолжил в ординаторской, выставив оттуда дежурного врача. Так что ваньку валять я перестал сразу. И выложил как на духу всё, что сегодня со мной приключилось.

— Всё рассказал? — спрашивает в конце моей исповеди полковник Васин.

— Теперь всё.

— Медичку эту опознать сможешь?

— Только по фигуре. — Показываю я руками гитару.

— Так вот значит почему ты на Светкину задницу так пялился. Узнал?

— Нет. Не она.

— Точно?

— Точно. Тем более на дежурство она только вечером заступила. Да и второй этаж не её вотчина. Там свои медсёстры и санитарки.

— А может это мужик был?

— С такой фигурой? Вы уж совсем меня за идиота-то не держите, товарищ полковник.

— А зачем ты вообще к этому комиссару попёрся?

— Не я. Он сам меня пригласил.

— Ну а пожаловался ты ему зачем?

— Я не жаловался. Рассказал всё, как есть.

— И?

— Честно?

— Честно.

— Да надоело мне эту баланду каждый день хлебать! Хотя хрен с ней, с этой баландой. Но когда мы там на фронте кровь проливаем, а всякая сволочь в тылу на этой крови наживается, жрёт от пуза, ворует, последние крошки у проливших кровь за Родину отнимает — это как называется?

— Может это всё объективные причины.

— Объективные? А заведующего продуктовым складом вы видели? А местного старшину? Да им обоим об лоб поросёнка убить можно, годовалого. А поварихи? Да не одна из них в дверь не пролазит. Тоже от голода пухнут? Медсёстры по сравнению с этими бабищами как колибри и бегемот. Есть исключения. Вот только ни одной санитарки и медсестры я с полной торбой не видел. Домой они с пустыми руками идут, особо интеллигентные с ридикюлем. Зато хозблок с заплечными мешками, да ещё в каждой руке по авоське. Видать отходы с кухни выносят. Но это так, мелочи. Мне интересно, сколько продуктов до госпиталя не доезжает? И ведь не одна мразь за это не ответит. Зато после нашей Победы эти мрази на коне будут. При должностях и в больших званиях. Настоящие герои в земле гнить останутся, а эти подонки век проживут… — Заткнулся на полуслове я, когда услышал хруст ломаемого карандаша.

Полковник Васин сидел и остекленевшими глазами смотрел куда-то в пространство, и только его пальцы непроизвольно доламывали карандаш, который он до этого крутил в руке.

— Закончил с прелюдией? — внезапно очнулся он.

— Да я ещё даже не начинал.

— Значит закончил!

— А теперь слушай сюда и мотай на ус, Николай. Этого разговора со мной никогда не было. С комиссаром ты тоже ни о чём таком этаком не говорил, просто он агитировал тебя вступить в партию. Агитировал?

— Ещё как.

— Вот всем про это и говори, если спросят.

— Понял, не дурак.

— Да дурак ты, Коля. И не лечишься. — Вздыхает полковник Васин, хотя не факт, что Васин, и звания у них в «кровавой гэбне» совершенно другие.

— Лечусь вообще-то.

— Вот и лечись. И не суй свой нос не в своё дело. А по поводу сегодняшнего инцидента, так и говори — срать ходил. Пучит тебя уже не один день, потому что много жрёшь.

— Так и скажу.

— Хотя есть и ещё один вариант, — задумался Николаич. — Окон много, могли перепутать. А у соседнего окна как раз моя койка, только палата через стенку.

— Значит теперь вы колитесь, товарищ полковник, кому это вы дорогу перешли. Тоже Светку не поделили?

— Уел, чертяка. Ладно, после договорим. Пошли-ка отсюда, а то в коридоре какая-то непонятная суета началась, видать милицейское начальство нагрянуло, да и госпитальное тоже подняли. Не дадут нам спокойно пообщаться. Да и не желательно, чтобы нас теперь вместе видели.

— Почему?

— Придёт время, узнаешь. Меня не ищи, будет нужно, я тебя сам найду. Расходимся. — Выпроваживает меня Николаич из кабинета, запирает двери на ключ и идёт в другую сторону. Так что я возвращаюсь в свою палату, спустившись по чёрной лестнице.

До утра мне поспать так и не дали. Сначала менты допрашивали. Затем