Доктор для следователя - Алиса Север

— Кто твоя мама? — спросила я, уже снимая фартук.

— Анна, жена лесника Мирона. Мы в избушке на окраине, за артефактным депо.

Я кивнула, мысли лихорадочно работали. Лесник. Значит, далеко. Нужно было нестись через всю деревню.

— Подожди тут, — приказала я девочке, заходя в свою каморку. У меня была небольшая сумка, оставшаяся от Мариэллы. Я бросила туда ножницы, которые прокипятила в самоваре, весь запас чистых тряпок, спирт, что удалось купить для дезинфекции, и пучок успокоительных трав, которые я заготавливала на всякий случай.

Выйдя, я увидела, что девочка стоит на том же месте, дрожа от страха и холода.

— Веди, — коротко сказала я, гася лучины и запирая дверь.

Мы почти бежали по темным, пустынным улицам. Ночь была холодной, и от нашего дыхания поднимался пар. Я чувствовала, как адреналин прогоняет усталость. Мое тело, молодое и выносливое, послушно несло меня вперед. В голове прокручивались протоколы, возможные осложнения. Тазовая дистоция? Кровотечение? Разрыв? Без УЗИ, без мониторов, без возможности экстренного оперативного вмешательства — я была слепа и почти беспомощна.

Избушка лесника стояла в стороне, в окружении темного, безмолвного леса. В окне тускло светился огонек. Внутри было душно и жарко. На кровати, залитая потом, лежала молодая женщина. Ее лицо было искажено гримасой боли. Рядом суетилась пожилая соседка, с беспомощным видом не знавшая, куда деть руки.

Глава 10

Возвращалась я на рассвете. Поселок медленно просыпался: из труб поднимался дымок, с артефактного депа доносился привычный гул. Но для меня мир перевернулся. В ушах еще стоял детский крик, а в пальцах помнилась упругая теплота новой жизни. Контраст был ошеломляющим. Еще вчера я измеряла успех звоном монет, а сегодня держала в руках нечто бесценное.

Дверь трактира была такой же, какой я ее оставила. Замок висел нетронутый. Я вошла внутрь. Вчерашний запах пива и еды показался плоским, почти пошлым после терпкого воздуха родовой избы.

Ну что, Погребенкина? — мысленно спросила я себя, бросая сумку с окровавленными тряпками в угол. Где твое место? Здесь, у пивной бочки? Или там, у родильной кровати?

Вопрос висел в воздухе, тяжелый и безответный. Я механически принялась за утренние дела: растопила печь, поставила самовар, начала замешивать тесто. Руки сами знали последовательность, а голова была свободна для раздумий.

Слух в деревне расползается быстрее пожара. Уже к полудню, когда я выставила свежие буханки, ко мне зашел не Борис-зерноторговец и не грузчики. В дверь робко постучалась молодая женщина с испуганными глазами.

— Хозяйка… прости за беспокойство. Слышали, вы Анне лесниковой помогли… У меня с младшим что-то не так, кашляет без передыху, горит весь…

Она выглядела так же, как десятки матерей, приходивших ко мне на прием в другой жизни — с тем же страхом и надеждой.

Я отложила тряпку, которой вытирала прилавок.

— Садись, — сказала я мягче, чем обычно. — Покажи ребенка.

Осмотр подтвердил мои догадки — тяжелый бронхит. Без антибиотиков тут не справиться, но можно было облегчить состояние. Я сделала отхаркивающий отвар из трав, что были в запасе, показала, как делать дренажный массаж.

— Возвращайся завтра, послушаю еще раз, — сказала я, провожая ее к двери.

Она пыталась сунуть мне в руку несколько медяков. Я покачала головой.

— Хлебом расплатишься, когда муж с поля вернется.

Женщина ушла, осыпая меня благодарностями. Я осталась стоять у прилавка, глядя на затихающую за ней дверь. Монеты в кассе были надежны и конкретны. Но благодарность в глазах этой матери… она грела иначе.

Так начался мой новый, двойной ритм жизни. «Трактир У Степана» работал как часы: утром — завтраки для возчиков и рабочих, днем — плотные обеды, вечером — пиво для уставших. Но теперь в перерывах между варкой пива и выпечкой хлеба ко мне стали приходить они. С порезанными пальцами, с застарелым кашлем, с женскими проблемами, о которых шептались, краснея.

Я не была врачом в глазах поселка. Я была «знающей хозяйкой». И это звание, добытое не дипломом, а реальной помощью, ценилось здесь куда выше.

Однажды вечером, когда я зашивала порванную рубашку — навык, перенесенный из хирургии, — в трактир вошел Геннадий. Он сел на свой привычный стул, ждал, пока я освобожусь.

— Слышал, ты теперь не только пиво варишь, — сказал он, когда я подошла к нему.

— Слухи преувеличены, — отмахнулась я, наливая ему пинту.

— Вряд ли, — он пристально посмотрел на меня. — Анна лесникова… ее мальчик жив только благодаря тебе. Старая повитуха сказала бы — на Бога уповай. А ты действовала.

Он сделал большой глоток, поставил кружку.

— У меня вопрос, — продолжил он, понизив голос. — Не по пиву. Дочка… жалуется на боли в животе. Девушка уже на выданье. Жена стесняется к знахарке идти, та еще трепло. Не посмотришь?

И вот он, момент истины. Меня спрашивали не как трактирщицу. Спрашивали как… доктора. Пусть и без титула.

— Приводи, — просто сказала я. — Вечером, после закрытия.

Геннадий кивнул, с облегчением выдохнув. Он оставил на столе не только плату за пиво, но и сверток с качественной медной проволокой — молчаливую благодарность за будущий прием.

Я осталась одна в почти пустом зале. Глядя на сверкающую медную проволоку, я понимала, что все идет не по плану. Я создавала бизнес, а построила нечто большее. Я вернула себе не доход, а предназначение. И теперь предстояло решить, как жить с этим двойным грузом — котлом для варки пива и сумкой знахарки. Двумя жизнями, которые оказались не так уж далеки друг от друга. Ведь и там, и там я спасала. Только инструменты были разными.

Глава 11

Жизнь обрела новый, двойной ритм. С рассвета до полудня я была хозяйкой трактира — выпекала хлеб, варила похлебку, следила за брожением пива. Но как только основная суета стихала, я запирала дверь, вывешивая табличку «Закрыто на учет», и превращалась в ученицу и организатора.

Моя подсобка постепенно преображалась в нечто среднее между лазаретом и алхимической лабораторией. Я раздобыла несколько глиняных горшков и стеклянных пузырьков на рынке. В них теперь сушились собранные по окрестным лугам травы: тысячелистник для остановки крови, ромашка и календула для заживления, чабрец от кашля. Я вела тщательные записи, сверяя смутные воспоминания Мариэллы о местных растениях с моими