Бездарь и домовой - Дмитрий Игоревич Сорокин

— Ну, — продолжил ротмистр, когда баталия прекратилась. — Я жду объяснений. Кстати, барышня, вы бы халатик надели — у меня тут толпа голодных мужиков, однако.

— А мне правда, идёт, да? — спросила невеста, отчаянно кокетничая.

— Ис-клю-чи-тель-но. Исключительно идет, слово мужчины и офицера. Халат. Живо.

— Есть! — козырнула невеста, рассмеялась и надела халат.

— Объяснения непременно последуют, — ответил Дубровский. — Предпочитаете здесь, или пройдем в более подходящее помещение? Кстати, так и не видел госпожу Екатерину Михайловну Стрешневу, мать семейства. Надо бы проследить, чтобы в этом зоопарке с ней не приключилось чего-нибудь.

— Я здесь, — холодно произнесла высокая женщина, входя в комнату, и сразу стало ясно, в кого пошла Маша: такая же космическая красота, только выдержанная. — Ну что, дуралей несчастный, мы доигрались? А ведь я говорила… Господа, столовая в вашем распоряжении, прошу, — и, повернувшись, пошла по лестнице вниз. Мы все, включая невесту с подружками и Есугэя, последовали за ней.

Расселись за столом, повисла тишина. Все выжидательно смотрели на Дубровского, а он внезапно растерял всю свою уверенность. Вообще-то, что бы тут ни происходило, а в ситуацию парень в любом случае попал весьма непростую — надо только понять, какую именно.

— Айййййяяяяя! — внезапно вскричал Есугэй в белой сорочке, галстуке и любимых черных очках. Ему тоже досталось место за столом — очень, надо сказать, удачно.

— Спасибо, Есугэй, — слабо улыбнувшись, кивнул Володя. — Да-да, я сейчас.

Он встал, в полной тишине сделал несколько шагов, вернулся и, держась обеими руками за спинку стула, негромко начал.

— Мне кажется, Машу Стрешневу я любил, сколько себя помню. Как-то вот так сразу она стала привычной и всегдашней частью меня. Возможно, даже, скорее всего, в этой самой привычности и кроется моя ошибка — то, что я проморгал ни много, ни мало, машину смерть. Ведь, вроде бы, все же хорошо, дело бежит к свадьбе, все, как надо — а то, что видимся раз в несколько месяцев — и то, умотанные, немногословные оба — так это жизнь такая взрослая, куда деваться. Но я любил ее. А она умерла. Насколько понимаю, произошло это по какой-то дурацкой бытовой причине — ничего катастрофического в наших краях, слава Богу и Государю, давно не случалось.

— Маша упала с лестницы, — тихо встряла Екатерина Михайловна. — Чуть больше полутора лет назад. Упала с лестницы: подломился каблук, перелом шейных позвонков, почти мгновенная смерть. И, как назло, в доме никого из нас не было, а слуги нашли ее и подняли тревогу минут десять спустя, когда уже ничего не сделать.

— Спасибо, Екатерина Михайловна, — кивнул Дубровский, принимая объяснение. — Вот такое вот горе. Маша умерла. Не знаю, как бы я тогда воспринял известие о ее смерти — понятно, что тяжело. Но было бы мне тяжелее и больнее, чем вот сейчас, в эту минуту? Не уверен. Потому что то, что с ней в итоге сделали, не укладывается в рамки моих представлений о… даже не знаю… наверное, о том, что делать можно и том, чего делать нельзя ни при каких обстоятельствах.

Кирилл Антонович, убитый горем, решил воссоздать свою дочь при помощи маго-хтонических биотехнологий. Будучи доктором соответствующих наук, он представлял себе, что и как делать, и с энтузиазмом сумасшедшего кинулся в этот страшный проект. Когда ему не хватило собственных знаний и опыта, он связался с коллегами из арагонского концерна Лос Трес Барбосес, которые как раз выпустили серию новейших домовых и несколько перестарались: они у арагонцев вышли чрезмерно живыми. Но Стрешневу-то как раз именно это и было нужно! Вот откуда длительные «обмены опытом» в Сарагосе, которые, признаться, даже щекотали мне самолюбие: вот у меня будущий тесть какой, мировая величина! Кстати, «барбосы» на днях очень плохо кончили, если не знаете. Поняв, что их домовые слишком много себе позволяют, они их всех уничтожили, честно вернув владельцам деньги и выплатив щедрые компенсации. Но кто-то из бывших владельцев не согласился с таким решением и буквально стер концерн с лица Тверди…

— Кстати, Федор Юрьевич, — встрял ротмистр Шереметев. — А вашего домового тоже постигла такая участь?

— Да, — как мог бесстрастно, ответил я. — отключился и, судя по уведомлению производителя, навсегда. Зарыт на метровой глубине в степи под Царицыном.

— Господа, вернемся к нашей теме, пока я еще хоть что-то могу говорить и не потерял нить под воздействием эмоций, — попросил Володя. — Я могу понять чувства убитого горем отца, но, простите, так делать точно нельзя. Даже боги подобного себе давно не позволяли, судя по мифологии… Я путаюсь, простите.

Так, теперь давайте о том, как я распознал подмену. В эти полтора года мы с Машей почти не виделись — что теперь, конечно, объяснимо. Насколько понимаю, на первых двух встречах была Екатерина Михайлована — женщина кивнула, — а на недавних, после длительного перерыва — вот это восхитительное создание. Но где-то в глубине меня тлел уголек сомнения, что-то было не так. Но я никак не мог понять, что именно. С Машей мы, вроде бы, общались непрерывно — но в текстовом режиме через «Пульс». И я только радовался, что моя уже почти жена — увлеченный наукой молодой специалист, разъезжающий по конференциям мирового уровня от Сарагосы до Цюриха. А вчера, накануне вот этой самой долгожданной и такой скоропостижной свадьбы, присутствующий здесь друг мой Федор Юрьевич Ромодановский купил плитку кхазадского шоколада «Альпийский мифрил», который вот уже пару веков выпускают в Цюрихе. Я тут же вспомнил, что это любимый машин сорт, а потом пронзила мысль: конференция в Цюрихе — сказал Кирилл Антонович. А ее там не могло быть вообще никогда, потому что после казуса Франкенштейна кхазадам категорически запрещено заниматься магбиологией! Откуда всплыл Цюрих? Я как-то позвонил Маше, трубку взял Кирилл Антонович и сказал, что она улетела в Цюрих на конференцию, а телефон забыла дома. Вероятно, говорил он это, глядя на плитку того самого шоколада с фисташками.

Тут-то у меня тревога и взревела, я окончательно понял, что дело нечисто. Стал искать, а чем дражайший Кирилл Антонович занимался в Сарагосе. По большей части, следов пребывания его там почти не отыскалось, но потом я набрел на отчет о закрытой конференции магбиологов, проходившей там, и не без удивления увидел доктора Стрешнева среди докладчиков. То ли жажда познания, то ли тщеславие сыграли с Кириллом Антоновичем