Бездарь и домовой - Дмитрий Игоревич Сорокин

— Маклауд, односолодовый, — быстро ответила невеста.

У Дубровского глаза на лоб полезли:

— Однако, какие познания! Но ответ неверный, потому что жених доселе не пил ничего крепче сухого вина, поскольку имеет несчастье обладать аллергией на этиловый спирт — о чем в этом доме давно превосходно известно. Ладно! Следующий вопрос. В детстве ты постоянно экспериментировала с моим именем, но один вариант закрепился надолго, на пару лет. В прошлом году даже твой отец вспомнил его в нашей переписке. Как ты меня называла?

— Не помню.

— Вовешник. Третий вопрос. Соня, слушай внимательно — Володя повернулся к рыжей подружке невесты. — Пять лет назад, когда к Соне подбивал клинья залетный Шуйский, он слал ей сообщения со стихами. Соня млела и таяла, пока мы с тобой не объяснили ей, что автор стихов — вовсе не Шуйский. Внимание, вопрос: чьи это были стихи? Соня, молчи!

— Я не знаю и не могу знать, Володя, — спокойно ответила невеста. — Зачем ты мучаешь и меня, и всех? Ты же видишь, что я не Маша.

— Да уж, вижу, — горько усмехнулся Дубровский, доставая из кармана телефон, причем я видел, что он уже в режиме вызова абонента. — И, раз так, мне остаётся произнести всего четыре слова. — Дубровский посмотрел на экран, кивнул и возвысил голос: — Четыре самых важных здесь и сейчас слова. Слово и дело Государево!

Глава 27

Драку заказывали?

— Ах ты засранец! — в комнату ворвался огромный бородатый дядька в белом двубортном костюме с золотыми пуговицами. Вероятно, отец невесты, больше, вроде, некому. — Гад мозгливый, эрудит, ять, доморощенный! Убью! — и с пудовыми кулаками набросился на Дубровского.

— Айййяяяяяя! — откликнулся поэтичного вида друг жениха в песочной паре, бросаясь ему наперерез.

— Есугэй! Не убивать! Только бить, не до смерти! — крикнул я.

— Айййяяяяяя! — кажется, в его визге ощущалось некоторое разочарование.

До Володи разъяренный доктор биологических наук так и не добрался, и у дверей закипел жесткий спарринг. Кирилл Антонович Стрешнев, и впрямь, мужик весьма могучий — даром, что доктор наук — бил со всей дури, но существенного вреда Есугэю нанести не смог бы при всем желании. Разве, пиджак порвал. Мертвецы у меня получаются крепенькие, как на заказ, а этого я перед выходом еще и «дозаправил». Есугэй же получил приказ только бить — а отец невесты удар держал отлично и вообще, как смотрю, рукопашником оказался умелым. Так что нам осталось стратегически отступить в безопасное место, то есть к окну, и немного поскучать в ожидании развития событий. Но насчет «поскучать» я, оказывается, слегка ошибся.

— Девочки, — снимая фату, спокойным голосом сказала невеста подружкам, которые так и стояли рядом с ней, пребывая в полуобморочном состоянии. — Девочки, помогите мне снять платье, пожалуйста.

— Прямо здесь⁈

— Ну, да, это же моя комната.

— Но ты, оказывается, не Маша!

— Ну и что? Я всего лишь хочу снять платье. Помогите мне, пожалуйста.

Офонаревшие подруги послушно расстегнули крючки на спине, платье упало на пол.

— Ух, хорошо-то как! Аж задышалось легче, — все так же спокойно произнесла невеста, поводя плечами.

Крупные полушария с вишнями заходили ходуном. Я сглотнул. Невеста, тем временем, освободилась от трусиков, оставшись в одних белых чулках и туфельках, и я в очередной раз вознес хвалу моей чудесной Наташе, хотя, признаюсь, кровь прилила повсюду.

— Где же он, где-то тут он ведь был-то, — приговаривала голая невеста, перебирая какие-то вещи, лежавшие в углу кровати. — А! Вот же он!

С победным видом, натурально улыбаясь, она надела прозрачный изысканный пеньюар, который, однако, эротическое впечатление только усилил. Вернув на голову фату, невеста принялась крутиться перед зеркалом.

— Всё-таки чудесно. Чудесно же! Девочки, скажите, мне идёт? Девочки?..

— И…идёт, — прошептала рыжая. Кожа ее совсем побледнела, веснушки стали почти черными.

— Спасибо, моя хорошая. Всё просто: я так предвкушала, как выйду на свою первую брачную ночь вот в таком вот виде, а теперь у меня ее, увы, не будет. Но я хотя бы его немножко просто так поношу…

Дубровский, отвернувшись от происходящего, открыл окно и курил, бездумно глядя в сад. Я вертел головой, то отслеживая драку, то, чего уж там, любуясь умопомрачительными прелестями невесты, кем бы она ни была. В открытое окно долетало разноголосье птиц и зверей, и всё — про «слава новобрачным, совет да любовь». Для того, чтобы этот фильм снял Кустурица, мне надо бы взять аккордеон и спеть что-нибудь зажигательное, в тон происходящему. Но ни аккордеона, ни гитары, которая, отчасти, могла бы спасти положение, увы, не наблюдалось.

Тем временем на пороге возник кот — тот самый, что приходил в Кистеневку звать нас. Сев в дверях, зверь ошалело оглядывал происходящее.

— Что здесь пррроисходит? — спросил кот.

— Ничего особенного, Вась, — дружелюбно пояснил Дубровский, поворачиваясь от окна. — Свадьба не состоялась, и теперь идет драка. Но ты не волнуйся: совсем скоро прилетят опричники и всё будет хорошо.

С кота в миг слетел благообразный вид: вскочив, кот выгнулся дугой и заорал:

— Опрррричники? Убийцы, меррррзавцы, палачи! — и бросился вон, вопя: — Мурррка, спасай котят, опррричники едут!

У драчунов все оставалось стабильно, невеста всё вертелась перед зеркалом, подружки, обнявшись, сидели на диване и старались вообще никуда не смотреть.

Послышался рокот, за воротами садился черный конвертоплан с опричной символикой.

— Наконец-то, — процедил Володя, плебейски выбрасывая окурок в окно. — А то подзатянулось.

— Не скажи, — возразил я. — Мало кто может похвастать, что растянул одну минуту примерно на пятнадцать. Но у нас получилось.

— Это да, — вздохнул Дубровский, кинув тоскливый взгляд на невесту.

За окном послышался грохот башмаков.

— Поююю тебя, бог Гименей! — взревел медведь.

— Ять!

— Горчаков, отставить! Это игрушка, все вперед.

— А дать на лапу добрыми мишкам?

— Ять нах! Я тебе на рыло ща начислю!

— Отставить! Не обращать внимания, вперед!

Башмаки прогрохотали по лестнице.

— Дубровский, ты не представляешь, как вы с твоим дружком некромантом мне надоели, — поприветствовал нас, входя, ротмистр Шереметев. — Так, драчунов — разнять.

— Есугэй, ко мне! — крикнул я. Телохранитель послушно оставил в покое Стрешнева, на котором, как собаки на медведе, повисли