Фантастика 2025-167 - Алекс Войтенко

— Товарищ, — не выдержал я. — Каски же должны быть чёрные!

— Краска закончилась, — буркнул он, не отрываясь. — Серебро тоже сойдёт. На фоне сойдут за стальные.

— На фоне чего? На фоне пожара?

— На фоне бюджета, — он хмыкнул. — Наш главный сказал: «Экономить!».

Я покачал головой, вежде одно и то же, и пошел искать дальше.

Костюмерная — место, где даже воздух пропитан нафталином, старыми сладкими духами и амбициями. Там пожилая толстая портниха, штопала суконный мундир.

— Виктора Парамонова не видели? — спросил я с надеждой (обычно такие вот дамочки всё обо всех знают).

— А кто это? — флегматично вздохнула она, намётывая эполеты.

Я ответить не успел, так как тут вбежала прехорошенькая юная ассистентка:

— Срочно нужен костюм крестьянки! Для эпизода с хором!

— Какой размер?

— Ну… чтоб на всех хватило!

Толстая дама начала багроветь и раздуваться от гнева. Я поспешил ретироваться.

Затем я заглянул в павильон №4, где снимали «лирическую сцену» — свидание героя и медсестры под звуки разрывающихся снарядов. Актриса, явно студентка училища, никак не могла заплакать «по-настоящему». Режиссёр уже собирался лить ей в глаза глицерин, но тут послышался голос за спиной:

— Девонька, представь, что твой жених — вот этот удлинённый лилипут. И он тебе изменяет с той костюмершей с большими грудями.

Девчонка посмотрела на нас, и вдруг разревелась навзрыд. Сняли с первого дубля.

Я обернулся — передо мной стояла и насмешливо улыбалась Фаина Георгиевна личной персоной.

— А вы что здесь делаете? — спросил я удивлённо.

— Что обычно артисты делают в киностудии? — фыркнула Злая Фуфа, — урожай картошки собирают, разве не ясно?

У неё явно не было настроения.

— Пробы прошли неудачно? — спросил я.

— Да я сюда больше ни ногой! — рассердилась Раневская, — мы как-то с Сухоцкой, после съемок «Пашки» даже поклялись смертельной клятвой на Воробьевых горах — «больше в кино ни ногой»! Как Герцен с Огаревым.

— То-то я смотрю, то вы, то она сюда бегаете, — поддел я её и Злая Фуфа вспыхнула:

— Много ты понимаешь!

— Если надо, то много, — ответил я серьёзно, — вы бы сейчас на это всё время не тратили, Фаина Георгиевна. Когда запустим наш проект, там у вас будет шикарная роль.

— А главная мужская роль у кого будет? — подозрительно прищурилась Фаина Георгиевна.

— Думаю Мишу Пуговкина взять, — честно ответил я.

— Что⁈ Пуговкина⁈ — возмутилась она, — даже и не думай! Я думала, ты шутишь! Главную роль должен играть Михаил Кузнецов! Только он и никак не иначе!

Я попытался вспомнить, кто это, и не смог.

— Почему он? — спросил я.

— Он со мной в «Александре Матросове» играл, — похвасталась она, — Хороший такой мальчик. Его все за это называют Тигр. Я буду с ним сниматься.

— Дома поговорим, — не стал раздувать скандал прямо тут я. Да и надо было торопиться.

Злая Фуфа кивнула и заторопилась по каким-то своим делам.

А я пошел искать дальше.

Вышел в коридор и наткнулся на высокого тощего парня с длинными волосами и в странной кепочке. Так как в коридоре поблизости никого не было, то решил спросить у него:

— Извините, а вы Виктора Парамонова не видели?

Тот посмотрел на меня каким-то сумеречным взглядом и печально покачал головой:

— Нет.

Ну нет, так нет, я пошел дальше. Буквально в трёх шагах стояла группа явно студентов из театрального и что-то весело обсуждала.

— Извините, а вы Виктора Парамонова не видели? — опять спросил я.

Все мгновенно замолчали и удивлённо уставились на меня. Наконец, одна девчуля, самая мелкая, и оттого, видимо, самая бойкая, отмерла и удивлённо сказала:

— Так вы же только что с ним сами разговаривали…

Глава 4

Я посмотрел на длиннющий коридор: заново искать Парамонова было лень. Особо не раздумывая, решил — скажу Козляткину, что не нашел. Пусть завтра опять посылает.

Время уходило к вечеру, и я отправился в тот ресторан, где работала по вечерам Белла. Пора разобраться, что это за конфликт у них такой вышел.

Ресторан от «Мосфильма» был довольно-таки далеко, пока добрался, да ещё прямого автобуса не было, пришлось с двумя пересадками ехать. Времени угробил уйму. Что настроения мне отнюдь не прибавило.

Я легонько толкнул задребезжавшую стеклянную дверь и зашёл в ресторан, не как ответственный служащий при портфеле и с суровым взглядом, а как простой гражданин, которому захотелось пюрешки с котлеткой по-киевски.

Ресторан встретил меня шумом, сквозь который прорывались звуки рояля, луково-шершавым ароматом шашлыка, чуть отдающим то ли барбарисовой кислинкой, то ли кинзой, запахами свежесмолотого и только что сваренного кофе, и той таинственной атмосферой почти детского предвкушения, за которым всегда следует праздник.

Беллу заметил сразу. Сидела за роялем, играла вальс Шопена, пальцы порхали над клавишами, словно бабочки. Лицо у неё было печальное, бледное, под глазами залегли тени. А вокруг уже потихоньку разгоралась вечерняя развесёлая ресторанная жизнь — гул посетителей, звон бокалов, смех. Атмосфера вечного праздника: столики на четверых застелены белыми скатертями, в вазах живые цветы, всюду улыбки.

— Мне, пожалуйста, салат «Столичный», шашлык по-карски, жюльен из грибов с луком, запечённый под сырной шапкой, — сказал я официанту, садясь за столик у колонны, спиной к стене. Отсюда было видно и Беллу, и дверь в директорский кабинет.

— Десерт не желаете? — окинул меня профессиональным взглядом официант, одобрительно отметил мой добротный костюм, югославскую обувь.

— Мороженое с шоколадной крошкой и сиропом, — задумчиво кивнул я, продолжая незаметно наблюдать.

— Что будете пить? Шампанское, коньяк, грузинские вина? Могу предложить вишнёвый ликёр.

— Обычный морс, пожалуйста, — усмехнулся я.

Официант ловко скрыл гримасу разочарования под профессионально-вежливой улыбкой и пошел выполнять заказ. А я стал смотреть дальше (Белла пока меня не заметила).

Через пять минут лысоватый толстяк, похожий на перекормленного по сусекам колобка, выкатился из своего кабинета. Видимо, это и есть пресловутый Тарелкин. Он был красным, как рак. Подошёл к роялю, и прошипел Белле:

— Прекращай этот джаз!

— Это не джаз, это Шопен… — попыталась она вставить, но Тарелкин уже рыкнул.

— Шопен, жопен! Мещанство! Я же сказал, у нас теперь народные