Черкес 2. Барочные жемчужины Новороссии - Greko

Марии — точно… И строй свое дело не от торговли, а от реализации. Померанцы, вон, Одессу спасли, — припомнил я рассказ Микри, — а одного турка с семьей легко в богачей превратят. Ты станешь здесь апельсиновым королем! Уверен!

Умут-ага задумался. Вдруг улыбка тронула его губы. Улыбка постепенно расширялась. Он довольно засмеялся.

— А что? Ты прав, шурин, — он уже соображал, как все провернуть. — Время, конечно, потрачу… Не меньше двух-трех месяцев уйдет, пока со всеми договорюсь… Чтобы на корабли… Сюда… Жалко, конечно, опять с Марией и сыном расставаться надолго. Но ничего. Зато потом…

— Да, — согласился я.

— Апельсиновый король! — Умут-ага — или уже Умут-хан — даже зажмурился от красоты звучания своего будущего титула.

— Решено? — на всякий случай спросил я.

— Решено! Конечно, решено! — Умут протянул мне руку. Я пожал крепко, по-мужски.

— Пойду! — сказал, вставая.

Умут опять взялся за кисть. Продолжил красить, уже что-то напевая себе под нос.

— Умут! Если уж так хочешь что-нибудь здесь еще и вырастить, то вези персики. Здесь они будут хорошо расти! Поверь!

— Конечно, верю! Обязательно привезу!

— И сними, наконец, свои чертовы желтые сапоги! — усмехнулся я.

Умут приложил руку к сердцу, извиняясь за свою забывчивость.

В общем, устроил турку бизнес-тренинг, и, кажется, его проняло. Стоило подумать и о себе любимом. Вернее, о себе и сестре на тот случай, если у нее не сложится с мужем. Все-таки уезжаю в неизвестность — если не навсегда, то надолго. И нужно заложить под постоялый двор Марии такой прочный фундамент, чтобы семья горя не знала долгие годы. И чтобы у меня была надежная гавань, куда можно было бы вернуться.

В Ялту, к Померанцеву! Вот, кто мне поможет!

Усадил его за скромную мзду составлять бизнес-план для презентации наместнику Воронцову. Стряпчий от моих идей и речевых оборотов натурально обалдел.

— Никто так бумаги не составляет! — спорил он над каждой буквой.

— А я говорю, пиши, как я диктую, чернильная твоя душа! — горячился я. — Кто заказывает музыку, тот девушку и танцует!

Последний мой языковой изыск Померанцев не понял. Почему-то испугался и, забыв про споры, застрочил пером: идея, ресурсы, возможные проблемы, капитал, предполагаемый рынок, распределение прибыли, отчисления на инвестиции… Цены на основные услуги в «Маленькой Греции»: обед с белым хлебом — 2 ₽ 50 коп., порция белого хлеба — 10 коп. Плотный завтрак — 1 ₽, холодный завтрак без горячих добавок — 50 коп., яйцо всмятку — 5 коп. Рюмка водки сладкой или французской — 25 коп., столько же обычной — 10 коп., бутылка вина — 1 ₽, стакан вина — 30 коп., бутылка старого вина — 1 ₽ 50 коп. Чашечка кофе — 50 коп., чая — 40 коп., трубка табака или сигара — 10 коп. Спальня с одной кроватью — 50 коп., свеча — 60 коп[1]…

— Что такое «Маленькая Греция»? — спросил ошарашенный Памеранцев.

— Название постоялого двора или — бери выше — будущей почтовой станции! А таверну назовем «Хаос»! — добил я стряпчего полетом бизнес-мысли.

— «Хаос»? Хаос — и есть! — обиженно сопел Вангелий, царапая бумагу, но, получив серебряный рубль, мигом настроение переменил. Обещал все набело переписать с красивыми, как положено, завитушками на лучшей в городке бумаге. Понимать надо! Самому наместнику Новороссии и Бессарабии записка — не хухры-мухры!

Довольный проделанной работой, я вышел на улицу, думая навестить деликатесную лавку.

— Господин Варвакис! Прошу вас в коляску! Вас ждет Его Сиятельство, граф де Витт, — обратился ко мне неприметный тип с облучка изящного экипажа. Пришлось подчиниться.

Коляска быстро довезла нас до Ореанды. В дом меня не пригласили. Граф встретился со мной среди рядов недавно посаженных масличных деревьев.

— Я устроил нашу встречу в моем Гефсиманском саду в связи с чрезвычайными обстоятельствами! — де Витт не пытался скрыть своего расстройства. — Спенсер нас всех обманул…

Я погладил ствол ближайшего дерева. Сорвал несозревшую оливку, но пробовать не стал. Знал по своему опыту, что будет крайне горькой. Повертел между пальцев.

Был такой английский шпион всех времен и народов, Лоуренс Аравийский. Главная надежда британской короны в арабском мире. А мне, выходит, быть Костой Оливийским, последней надеждой де Витта? Вау, мое самомнение точно растет не по дням, а по часам!

— Чем же я могу услужить, Вашему Сиятельству?

Де Витт безошибочно уловил насмешку в моем голосе.

— Не стоит задаваться! Да, мы ошиблись. Спенсер оказался еще тем субъектом: отравил нашего соглядатая — тот до сих пор не оправился — и вышел из-под надзора. Кого он завлек в свои сети, пока путешествовал по Крыму, мы не знаем.

— Зачем же дело стало? Проверить, у кого он в аулах ночевал — ниточка и потянется.

— Этим уже занимаются. Но степные татары больше идут на контакт с чужестранцами, чем с нашими людьми. С кем англичанин встречался на перегонах? Кто ему песни пел старинные?

— Петь песни — это такой речевой оборот?

— Вовсе нет. Он собирает крымско-татарский эпос. И о шейхе Мансуре расспрашивает. Был такой вождь у чечен времен присоединения Крыма.

— То есть он готовится к будущему визиту в Восточную Черкесию, — сделал я вывод.

— Думаешь?

— Эдмонд ничего не делает просто так.

Де Витт нахмурился. Походил между подрастающих саженцев олив.

— Говори, что в голову еще придет.

— Севастополь…

— Логично. Но там сложно его вычислить. В городе нет ни одной гостиницы[2].

— Тогда он пойдет к соотечественникам.

— Аптон, английский инженер, строитель, — задумчиво кивнул своим мыслям граф. — Вот что, душа моя… Как вернется твой наперсник, ты его поспрошай украдкой, что да как было в Перекопе и прочих аулах. Но особо не усердствуй. Ни к чему плодить подозрения. Не дай бог, сорвется твоя поездка к черкесам. Тогда Розен кляузами на меня императора завалит.

Офигеть! Выходит, у Спенсера есть от кого получить исчерпывающую информацию о строительстве военно-морской базы. Со всеми планами и картами Адмиралтейства, Арсенала, доков, батарей и бастионов. Вот же страна непуганых идиотов! Никакого понятия о системе допусков.

— Не стоило англичанина-строителя привлекать, — твердо молвил, глядя де Витту в глаза.

— Не стоило, — согласился грустно «Папаша Мюллер» Новороссии. — Флот — не моего ума дело. Ты эти мысли свои адмиралам нашим выскажи. Нашлись, понимаешь, англоманы на мою