Сингулярность Смерти - Vinnipukhovich

одну вещь — хаос. Он перестал скрывать свою истинную природу и позволил себе быть тем, кем стал. С каждым днём он разрывался от эмоций, которые не знал, куда направить. Всё, что раньше было важным — теперь не значило ничего. Жизнь? Смерть? Разница не имела значения. Он всё разрушал вокруг себя, и в этом разрушении чувствовал странную свободу. Свободу, которая заключалась в том, что ему было всё равно, что и кто будет разрушен.

Когда его взгляды встречались с другими, они невольно избегали его, не выдерживая этого ужаса, который исходил от него. Он был как открытый сосуд, наполненный разрушением, и каждый, кто хотя бы немного приблизился, рисковал быть уничтоженным этим безумием. С ним никто не мог быть уверенным в себе. И в том числе он не был уверен в себе.

Он потерял свою связь с реальностью. И теперь, не понимая, где заканчивается его личность, а где начинается всё остальное, Глитч забыл о том, что было раньше. Он жил для самого себя, создавая мир вокруг себя по своему образу и подобию, мир, в котором царил только хаос и разрушение.

В его глазах не было ни страха, ни сожаления. Было только одно — его собственная игра. Он смеялся над тем, как умирают люди, над тем, как ломаются их жизни, потому что эта игра была единственным смыслом, который он мог найти. Он хотел разрушить всё, что могло напомнить о том, кем он был когда-то. Ведь теперь в его мире не было места для прошлого. Были только моменты безумного веселья, страха и боли, когда он снова и снова перешагивал границу, которую однажды переступил, но не мог вернуться обратно.

Он стал мастером разрушения, и в этом разрушении он чувствовал себя живым. Его хохот раздавался по пустым коридорам базы, как эхо безумия. Он знал, что все они думали, что он — монстр, но он не был монстром. Он был этим миром, этой тенью, этой вселенской болью. Это было его величие и его проклятие одновременно.

Его жизнь теперь была полна парадоксов, которые он сам же создавал. Он был одновременно и злом, и смеющимся дьяволом, и просто человеком, потерявшим свою сущность. Лина больше не могла понять его. Она могла только бояться. Бояться того, во что он превратился, и того, что он мог бы сделать.

Он снова подошёл к ней, и её взгляд встретился с его глазами, наполненными хаосом. Она отступила. Но он не остановился. Он просто смотрел на неё, как на очередной элемент своего мира, очередной игрок. Он мог убить её. Мог в любой момент уничтожить. Но, почему-то, его руки не двигались.

— Ты боишься меня, Лина? — его голос был холоден, и в нём не было ни жалости, ни сострадания. Это был вопрос, который не требовал ответа. Это был вопрос, задаваемый из пустоты.

Лина молчала, и её молчание было страшнее любого ответа. Он знал, что ей страшно. Знал, что её сердце сжимается при каждой встрече с ним. Но что он мог с этим сделать? Он был тем, кем стал. И никто не мог вернуть его назад.

— Не бойся, — произнёс он с какой-то зловещей интонацией, как будто утверждая свою власть над миром, над ней, над каждым, кто был рядом. Он подошёл ещё ближе, его дыхание стало громким и быстрым. Он чувствовал её напряжение, её ужас. Это было его топливо. Это заставляло его чувствовать себя живым.

Не было никого, кто мог бы его остановить. В мире, полном разрушения, Глитч стал тем, кто сам создаёт разрушение. Он был тем, кто сжигал мосты, не заботясь о последствиях. Каждый его шаг был шагом в пропасть, и он знал, что падение неизбежно.

Но ему не было страшно. Он смеялся, потому что всё это — это его игра. Его мир, в котором не было правил, не было закона. Только он и его тень.

Так был создан Глитч, которого никто не мог понять.

Зоя. Это имя снова всплыло в его памяти, и сердце сжалось

Глитч стоял перед командованием, его глаза полны холодной ярости, его лицо — маска без эмоций. Он не знал, что ощущает в этот момент — страх, злость, или какое-то странное облегчение. Он был как тупой инструмент в руках людей, пытающихся хоть как-то вернуть контроль. Но что они могли сделать с ним, если его самого уже не существовало?

Офицеры смотрели на него с осуждением, но в их взглядах была и какая-то боязнь. Они знали, с кем имеют дело. Его репутация говорила сама за себя. Он был монстром, но и не просто монстром — он был сломленным человеком, который сгорел, потеряв свою душу в огне войны. Теперь же его действия не были просто результатом психоза, а скорее — результатом всех тех цепей, которые были сожжены в нем навсегда.

— Глитч, ты не понимаешь, что ты натворил, — начал один из командиров. Его голос был тихим, но в нём чувствовалась тяжесть ситуации. Он видел, что даже после всех своих поступков Глитч оставался живым, что было худшим кошмаром для них всех.

Глитч поднял взгляд, глаза его блестели безумным огнём.

— Не понимаю? — он хмыкнул. — Я просто выполняю свою работу. Вы хотите, чтобы я не был самим собой? Чтобы я был тем, кем вы хотите меня видеть? Но посмотрите на меня! Я — это результат ваших решений. Я был создан для этой игры. И теперь я играю.

Его голос был пронзительным, и слова звучали как откровение. Он начал сходить с ума, но не от боли — от осознания того, что не может остановиться. Он был как буря, рвущая всё на своём пути. Он больше не мог существовать по чужим правилам.

— Ты уничтожил команду, — продолжил офицер. — Ты убил своих собственных людей, просто потому что они мешали тебе в твоей игре.

Глитч сжал зубы. В его голове вспыхивали образы — Лина, его товарищи, которые когда-то смотрели на него с уважением, — и он чувствовал, как эта ярость снова поднималась в нем. Он больше не мог различать, что правильно, а что — нет. Он стал настолько поглощённым этой игрой, что терял связь с тем, кем был раньше.

— Я не выбираю, кого убивать, — сказал он. — Я убиваю, потому что это единственное, что остаётся. Я не знал, что мне делать с собой, когда мир перевернулся. Теперь же мне не важно, кто за это заплатит.