Иные - Александра Яковлева

— В замке я стал жить с одиннадцати лет, — сказал за ее спиной Макс. — А здесь… Здесь я родился.

Медленно, словно пробуя пол на прочность, он прошел вдоль гостиной. Поставил корзинку на стол и коснулся спинки стула, закопченной стены. Поправил потемневшую от времени картину — ружья и мертвые фазаны на ней едва угадывались.

— Мои родители держали здесь что-то вроде постоялого двора для охотников, — сказал он, отдернув пыльную занавеску и выглянув в окно. — Теперь дом принадлежит мне. Как память — о них и обо мне прежнем.

— Что с ними случилось? Почему здесь так пусто?

В скудной обстановке было сложно отыскать детали, которые бы рассказали Ане о родителях Макса хоть что-то. Она заглянула в буфет, но тарелки в нем были самыми обычными — белыми, с трещинами и щербатыми краями.

— Насколько я знаю, отец погиб на войне за кайзера, а мать умерла во вторых родах, но к тому времени я уже не жил с ними. Дом знавал и лучшие времена. Поначалу все шло неплохо, комнаты на втором этаже никогда не пустовали. Потом… — Он улыбнулся и виновато развел руками. — Потом это случилось впервые.

— Твой дар? — Аня подошла ближе к окну. В стылом доме ей стало зябко, но в обманчивых солнечных лучах было как будто теплее. Макс притянул ее и обнял за плечи. Спина прижималась к его животу, и Аня чувствовала, как Макс дышит глубоко и размеренно.

— Тогда я, как и ты, считал свой дар проклятием, — пробормотал он ей куда-то в макушку. — Я не сразу понял, как действует эта сила. Иногда, стоило мне только подумать, слова сами вырывались, и я… Не мог это контролировать. Даже не мог понять, чего действительно хочу…

Он замолк. Его дыхание согревало шею. Аня закрыла глаза, наслаждаясь этим теплом. Макс молчал долго, и она мягко подтолкнула его:

— Что-то произошло? Ты напугал кого-то?

Он шумно вдохнул, зарываясь носом в ее волосы.

— Мой отец был грубым человеком. Жестоким. Если ему что-то не нравилось, он срывался на мне или на матери — кто первым подвернется. Удар у него был крепкий, взвешенный. Он не использовал кулаки, предпочитал кнут и никогда не оставлял следов на лице или шее, чтобы не смущать постояльцев. Переживал за репутацию.

Макс горько усмехнулся. Ане захотелось обнять его в ответ, но она боялась спугнуть откровения неосторожным движением или взглядом. Поэтому просто обхватила его запястья и крепче прижала к себе. Прошептала:

— Это бесчеловечно, Макс. Мне так жаль.

На память пришел Пекка: как он, взявшись за ухват, заслоняет маленькую Анники от озверевших односельчан.

— Ты пытался защитить маму, да?

— Да, — ответил Макс глухо. — Но стало только хуже. Однажды, когда мне было шесть или семь, он так меня избил, что я несколько дней не вставал с постели. А потом… У нас тогда жила старуха, в комнате под самой крышей. Какая-то паломница. Вряд ли она что-то слышала — отец любил все делать на конюшне. Но она приходила ко мне — пока я лежал почти без сознания, а мать была занята на кухне. Смазывала раны, шептала что-то, водила горячими камнями по груди… Странные были камни, никогда таких не видел больше…

Он вдруг тихо рассмеялся.

— Все это похоже на бред, правда? — Макс разжал объятья и потянул Аню за руку к лестнице. — Пойдем, покажу тебе свою комнату.

Они поднялись по скрипучим истертым ступеням на второй этаж. У лестниц в давно покинутых домах обычно серые от пыли перила и рассохшиеся, хлипкие балясины. Но эта лестница, как и остальной дом, выглядела на удивление крепкой и чистой.

— Даже паутины нет… — пробормотала Аня, крутя головой по сторонам.

— Ганс иногда приходит, следит за порядком, — объяснил Макс. — Я могу доверить это место только ему.

Они поднялись на балкон, который нависал над гостиной. Сверху пространство казалось еще более пустым и оттого безжизненным. Словно они с Максом были двумя призраками, которые случайно залетели сюда через слуховое окно и теперь парят под крышей, в перекрестьях потолочных балок. Аня с легкостью могла представить полнотелую женщину, которая суетится, накрывая на стол, и хмурого мужчину, чем-то похожего на Макса, — как он сидит во главе стола, широко расставив ноги, и недобро поглядывает то на жену, то на притихшего сына. Они возникли перед ее глазами почти как живые — будто на реальность наложили кинопленку.

Только корзина для пикника, которую собрал для них Ганс, напоминала о том, кто на самом деле жив, а кто — уже призрак прошлого.

Балкон уводил в темный коридор с несколькими одинаковыми дверями друг напротив друга. Макс открыл ближнюю, у самой лестницы. Комнатка оказалась такой же пустой, как и гостиная: только детская кровать без матраса, на низких ножках, с расписанным вручную изголовьем, шкаф в углу да несколько деревянных игрушек. Игрушки — лошадка на колесиках и солдатики — были аккуратно выставлены в ряд на подоконнике. Аня подошла к ним ближе: у одного из солдатиков лицо было замотано какой-то тряпкой. Она осторожно сдвинула повязку, и ее палец провалился в дыру. Челюсти солдатика сомкнулись. Ойкнув, Аня выдернула палец и, изумленная, обернулась к Максу. Тот засмеялся.

— Это… Не знаю, как будет по-русски… Nussknacker. Игрушка, которая может колоть орехи.

— Щелкунчик? — Аня повертела игрушку в руках. На затылке у солдатика нашелся рычажок, с помощью которого можно было открывать и закрывать рот.

Макс тепло улыбнулся.

— Странный, правда? — спросил он. Аня рассмеялась и закивала. — Это была моя любимая игрушка. Их все сделал отец… Удивлена? У него случались и хорошие дни.

Аня вернула щелкунчика на прежнее место, поправила повязку. С ней он казался не таким опасным.

— А почему у него замотан рот?

Макс задумчиво потер лицо, огляделся так, будто комната, в которой они оказались, была ему совсем чужой.

— Это началось, когда мне было около девяти, — медленно заговорил он, словно припоминая. — Отец, как всегда, повел меня на конюшню. К побоям я давно привык, но тогда… Он был пьян и вел себя необычно. Намного хуже. Я сильно испугался. Тогда я пожелал, чтобы он взял кнут и избил им самого себя. — Макс прикрыл глаза, и уголки его губ вдруг растянулись в мечтательной улыбке. — О, это