Слово и дело - Игорь Черемис

их жгли все, и наши при отступлении, и немцы – за ненадобностью. Но с послевоенного времени архивы старались поддерживать в надлежащем состоянии, и я надеялся, что мы с Андреем не будем погребены под горой самых разнообразных сведений.

Идти было недалеко – два квартала мимо длинных зданий неясного назначения, за которыми скрывалось футбольное поле. И персонал там был вполне доброжелательный, готовый помочь от всей души и безвозмездно.

– Вот здесь заявления за сорок седьмой, – симпатичная девушка, которая, наверное, как раз в том году и родилась, сгрузила на стол с десяток папок. – Ещё что-то?

Я скептически оглядел эти папки.

– Маловато будет?

– В пределах нормы, – строго сказала она. – Чуть меньше, чем сейчас за такой же период. Но тогда у нас и жителей было меньше.

– Понятно, – вздохнул я. – Спасибо вам, девушка. Ну что, Андрей, за работу?

В сороковые годы Лепель действительно был ещё меньше, чем сейчас. Пусть он и не был на направлении главного удара «Багратиона», но война через него всё же прокатилась горячим катком – многие здания были разрушены, жители убиты или угнаны в Германию. Восемь тысяч жителей, не больше. Лишь после Победы городок начал понемногу восстанавливаться – поэтому в первую очередь был построен кирпичный завод, материал с которого в первую очередь пошел на другие заводы и административные здания. Ну и жителей прибавлялось – возвращались угнанные и демобилизованные, приезжали те, кто в самом начале войны уехал в эвакуацию. Но к 1947-му основной поток обратных переселенцев значительно уменьшился, вернувшись к тому, что девушка из паспортного стола называла нормой. Вот только архив вёлся по инерции сумбурно, объединяя и тех, кто приехал, и тех, кто уехал, и тех, кто переезжал внутри города – а таких было подавляющее большинство.

Причины для переездов были самые разные, в основном приятные, потому что мало кто разводился и делил нажитую недвижимость. Наоборот – создавались новые семьи, члены которых съезжались вместе, в этих семьях появлялись дети, которые тоже ставились на учёт. Были и другие радостные поводы – например, улучшение жилищных условий, когда те же семьи перебирались из бараков во вновь построенные дома. Кто-то и сам строился, несмотря на трудности с материалами – поэтому частный сектор в основном состоял из деревянных домов.

Мы с Андреем внимательно вникали в суть этих пыльных страниц, за каждой из которых были самые настоящие человеческие судьбы. Большую часть мы пропускали, но иногда попадалось то, что нам нужно – данные по этим людям выписывались на отдельные листы. Хуже всего было то, что мы не знали, что нам точно нужно – тот лесник наверняка уехал из Лепеля вслед за солдатом или вместо него, но вот испугавшие его люди могли приехать в город и в предыдущем году. Как бы ни был мал этот населенный пункт, а два человека тут могут не встречаться очень долго, особенно если сами не ищут встреч друг с другом.

Но когда мне в одной из папок попалась чета Гинзбургов, я понял, что мы на верном пути. В Лепель они приехали в мае сорок седьмого и получили отдельную комнату в общежитии – у них уже была маленькая дочь. И теперь я точно знал, что моя поездка была не напрасной, не думаю, что без меня лепельские коллеги подошли бы к делу столько дотошно.

Впрочем, я мог и ошибаться.

***

Мы сидели в столовой местной швейной фабрики и ели комплексный обед – первое, второе и обязательный компот. Правда, девушка из паспортного стола отказалась составить нам компанию, отговорившись тем, что у неё обед в другое время – но я заметил, что Андрею она понравилась, так что, наверное, после моего отъезда он ещё не раз посетит это богоугодное заведение. И ещё нам не достался шашлык, как Феде в «Операции «Ы» – сегодня в меню были лишь слегка резиновые, но в целом съедобные котлеты. Я бы вообще удовлетворился парой пирожков, но пошел на поводу у организма, который требовал полноценной еды.