Слово и дело - Игорь Черемис

дочь так и не появилась, и я чуть поругал про себя людей, которые меняют место жительства без уведомления соответствующих органов. Ей было двадцать семь лет, и она, скорее всего, то ли готовилась выйти замуж, то ли уже вышла – только не через ЗАГС, а так, – и переехала к гражданскому мужу. Или же просто отсутствовала в городе – я мог бы это уточнить, но это означало потерю времени, которого и так было мало.

Вторым дом покинул двойник «моего» Виктора из будущего. Он как раз на меня посмотрел, когда запирал калитку, но я не боялся быть узнанным – низко надвинутая кепка и очки без диоптрий были хорошей маскировкой. К тому же этот Гинзбург направился в другую сторону, к железной дороге, вдоль которой находился ремонтный завод, и рядом со мной не прошел. Я выждал ещё минут десять – и направился к дому.

Антонина Гинзбург сейчас болела. Вчера уже под вечер я попросил Андрея обзвонить места работы фигурантов нашего списка и уточнить их текущее состояние. Вряд ли болезнь была смертельной – во всяком случае, отлеживалась она дома, а не в городской больнице. Это означало, что на работу она сегодня не пойдет, останется одна, и я смогу её навестить. У меня был вчерне накиданный план нашего с ней разговора, но, как известно, любой план хорош только до начала сражения.

Было ли то, что собирался сделать, сражением? Возможно, нет. Гинзбурги должны были привыкнуть к визитам незнакомцев, тимуровская звезда на заборе об этом говорила четко. Советские люди в этом времени были гораздо более непосредственными, чем российские граждане из моего будущего, но и тогда случались забавные казусы, хотя кто не смеялся над фразой из гайдаевского фильма «Я свидетель! Что случилось?». Сейчас-то как раз такое поведение было, скорее нормой, а не исключением, и я был уверен, что в этот дом на Чапаевской улице не раз заглядывали приезжие, которые видели звезду – символ того, что здесь живут героические люди – или, как я, посетили местный музей.

***

Лепельский краеведческий музей располагался рядом с единственной в городе гостиницей, так что я не мог пройти мимо. Правда, эти два здания были словно из двух разных эпох – они были непохожи настолько, насколько могут быть непохожи два строения. Гостиница занимала огромный одноэтажный деревянный дом в семь окон по длинной стороне. Дом был самым обычным, разделенным на клетушки с тонкими стенами и хлипкими дверями. В нем имелся всего один люкс, которой считалась одноместная комната без удобств, но с холодильником и столом. Наверное, этот люкс находился в постоянной брони у местных властей, потому что меня поселили в него – видимо, к властям причисляли и местный отдел КГБ. А музей занимал массивное двухэтажное разноуровневое здание из кирпича необычной постройки. В отличие от лепельских магазинов он работал допоздна, и я не удержался от искушения, заплатив десять копеек за билет женщине, которая была тут, кажется, сразу всем, работая и директоров, и билетером, и смотрителем. Впрочем, подобные заведения в СССР всегда привлекали энтузиастов, готовых перебирать фонды по зову души, без зарплаты – возможно, это было даже правильно в смысле воспитания строителей коммунизма.

Внутри было бедненько, но чистенько – впрочем, это можно было сказать про весь город. Экспозицию нельзя было назвать насыщенной. Какие-то артефакты царских времен, но немного, лишь для того, чтобы показать, что история Лепеля уходит вглубь веков; большинство этих экспонатов было представлено в виде современных схем и рисунков. Понятно, что было много революционных предметов, но ещё больше – эпохи Великой Отечественной. Присутствовали даже пулемет Дегтярева и целый на вид миномет, а заглядевшись на длинное противотанковое ружье, я едва не пропустил главное – стенд, посвященный Тоньке-пулеметчице. Вернее, ветеранам войны и орденоносцам Виктору и Антонине Гинзбург.

Стенд был небольшой и почти без экспонатов – несколько личных вещей, большой лист с краткими биографическими справками и ещё один лист с рассказом Виктора о взятии Кенигсберга. Бывшая Тонька, как утверждали авторы панегирика в её честь, была сейчас передовиком производства ремонтно-механического завода. Имелись на стенде и несколько фотографий – я их внимательно рассмотрел, но по-настоящему завис перед старым, сороковых годов пожелтевшим снимком, на котором были изображены оба Гинзбурга.

Я так и не понял, чем привлекла героического старшего сержанта Гинзбурга эта полноватая и некрасивая девица в те годы, когда любые фронтовики были нарасхват. Правда, после своих вчерашних открытий я уже почти не сомневался, что и биография Гинзбурга выдумана в лучшем случае наполовину. Впрочем, партизанство в Брянских лесах там указывалось, да и дальнейший боевой путь в целом совпадал с тем, что я помнил из истории Великой Отечественной войны. Так что всё это могло