Слово и дело - Игорь Черемис

Больше всего меня расстроило то, что нынешняя Тонька была совершенно не похожа на тот словесный портрет, который составили следователи в Брянске по рассказам свидетелей. Но было бы слишком хорошо, если бы я мог просто предъявить лепельским коллегам брянскую ориентировку и потребовать ареста этой женщины.

– Вам помочь? – суровый голос вырвал меня из размышлений о сути бытия.

Я повернулся. Рядом со мной стояла та самая женщина, которая в одиночку тащила лепельское краеведение.

– Добрый вечер, – вежливо сказал я. – Насчет помощи не знаю... Скажите, а вот эти люди, – я указал на стенд, – уроженцы Лепеля? В их биографиях об этом ни слова.

– Рада, что вы заинтересовались, – лицо женщины сразу смягчилось. – Посетители редко внимательно читают длинные тексты, предпочитают слушать экскурсоводов. Сюда поодиночке почти и не ходят, только группами. А про Гинзбургов – нет, они приезжие, у нас поселились только после войны. Антонина – из Брянска, только, кажется, перед войной жила в Москве, а Виктор – из Полоцка. А зачем вам?

– Просто стало интересно, – я улыбнулся. – А не знаете, почему они решили поселиться именно тут?

– Вот чего не знаю – того не знаю, – женщина огорченно покачала головой. – Вам лучше у них у самих спросить, они тут недалеко живут, на Чапаева, не пропустите, угловой дом, если по Лобанке идти, там и значок висит приметный.

«Да, я знаю, только что оттуда». Но вслух я такое говорить постеснялся.

– Спасибо за совет, – я улыбнулся. – Обязательно к ним наведаюсь, ветеранов мало осталось, нужно проявлять к ним внимание.

Думаю, если бы эта женщина знала, где я работаю, она бы поняла всю двусмысленность этой фразы. Мы ещё немного обсудили проблемы музейного дела, и она настолько расчувствовалась, что не поленилась, сходила в запасники и подарила мне копию совместного снимка четы Гинзбургов.

Уже в гостинице я рассмотрел эту фотографию чуть ли не под микроскопом, сравнивая её с фото в своем удостоверении, и понял, что всё не так плохо – те, кто знал молодого Гинзбурга, вряд ли нас спутали бы. Но и мать «моего» Орехова была права – мы с отцом были очень сильно похожи. С поправкой на аберрацию её памяти, конечно.

***

Хотя забор в доме Гинзбургов давно следовало бы подновить, калитка открылась без скрипа. Я прошел по выложенной давно утонувшими в земле камешками дорожке, немного постоял на крыльце – как вчера стоял Виктор Гинзбург – и без стука открыл дверь. Меня встретили темные сени – так что пришлось постоять ещё, подождать, пока глаза привыкнут, и я смогу сориентироваться в этом небольшом помещении благодаря свету, который попадал сюда через немногие щели в рассохшихся стенах. Открывать следующую дверь было всё-таки страшновато, но я напомнил себе, что офицеры КГБ не должны ничего бояться. Особенно призраков далекого прошлого.

Но именно эта дверь открылась с легким визгом. Он был почти неслышен, но женщина, стоявшая у небольшой печи, всё равно обернулась.

– Виктор, ты чего-то за...

Она осеклась, когда увидела, что в дом вошёл не её муж.

– Нет, я ничего не забыл, – сказал я. – Мне в музее сказали адрес и сказали, что я могу к вам зайти. Вот я и зашёл.