Итальянец на службе у русского царя - Сергей Николаевич Спящий

указом, лежавший перед ним. Его пальцы сжимали резную ручку кресла до боли, до белых костяшек пальцев. «Лев» понимал: она была права. В правоте этой девицы таилась угроза для всего их мира. Принять ее — значит разрушить сложившийся многовековой уклад. Отказать — рискнуть гневом государя, чья воля была законом, а познания — пугающе безграничны.

Мозаика, на красной кирпичной стене, выполненная не из камней, а из кусочков цветного стекла, которое не так давно научились в больших количествах варить московские стекловары изображала необходимость правильного мытья рук врачом. Выложенный на ней молодой врач чем-то, возможно только лишь пытливым блеском глаз, походил на молодого Данила. Колеблющейся из-за сквозняков свет свечей играл на лице стеклянного врача и Анастасию показалось будто тот внимательно наблюдает за ним, также ожидая окончательного решения. Почему-то старому «Льву» сделалось неуютно под взглядом сложенных из мелких стеклянных осколков глаз.

— Кандидатка Марья! Высочайшая коллегия объявляет своё решение. Ты… — старый Анастасий сделал паузу чтобы сглотнуть образовавшийся в горле ком: — Принята! С испытательным сроком в два месяца.

Симеон, не стесняясь, плюнул на пол и тряся бородой быстро выше, практически выскочил, прочь из зала. Данил демонстративно несколько раз хлопнул в ладоши, кивнул новой коллеги и помог Анастасию собрать разложенные на столе документы.

Ноги не удержали Марью. Она вынуждена была присесть, переводя дух и не верящим взглядом наблюдала за тем, как двое мужчин собираются и тушат свечи.

— Приходи завтра. Иди сразу в операционное отделение, это третий дом от дороги. Не спутаешь, на стене мозаика в виде рук врача, иссекающего рану, — с лёгкой усмешкой напутствовал её Данил. — Я буду там тебя ждать.

Марья кивнула и, не смотря на слабость ног, вышла, стараясь идти с твёрдой, несгибаемой спиной.

После оглашения вердикта Анастасий не сказал ей ни слова и даже не посмотрел в её сторону. На выходе из зала его остановили двое молодых людей явно спешивших, но, похоже всё-таки опоздавших.

— Здесь будет проходить испытание девицы Марьи? — напористо спросил тот, что был облачён в тёмный кафтан с неброской, но тонкой вышивкой на груди в виде собачьей головы.

Увидев эту вышивку, «Лев» вздрогнул и переглянулся с Данилой. Что могло здесь понадобиться тёмнику и, судя по кафтану, не из простых чинов? В любом случае, при общении с прямыми исполнителями царской воли требовалось соблюдать максимальную осторожность и высказывать наибольшую покорность.

— Оно уже закончилось, — сообщил Данил так как Анастасий молчал.

— И какой вынесли вердикт?

— Пригодна с испытательным сроком.

— Приятно видеть, как исполнение указов царя-отца находит место в обычной жизни, одобрил тёмник и Анастасий смог наконец сглотнуть образовавшийся в горле ком. Всё-таки он всё сделал правильно, когда решил судить согласно указу, а не пойти на поводу у злословца Симеона — ревнителя замшелых традиций.

— Чем ещё можем помочь?

— Мы привезли увеличительные стёкла. Они помогут разглядеть мелкие детали или вовсе увидеть невидимое обычным глазом, — вступил в разговор второй молодой человек.

— Очень интересно, — оживился Данил. — Могу ли я посмотреть? Разумеется с вашего разрешения, мэтр…

Анастасий устало кивнул. Пожалуй, он и правда уже слишком стар. Невидимые поганцы-микробы, от которых, по слову царя, следует мыть руки и не просто ополаскивать, а прямо тереть до красноты. Врачи — девицы. А теперь ещё и увеличительные стёкла, позволяющие видеть невидимое. Как много всего! Старость это когда то, что интересно молодым тебя самого только лишь утомляет.

— Прошу займитесь этим и, если стёкла окажутся полезными, представьте их полной коллегии отдельным докладом, — распорядился «Лев».

— Будет исполнено, — радостно кивнул Данил и увлёк гостей за собой.

Поднявшись в свой кабинет, Анастасий велел заварить себе отвару, но не дождался, уснув в кресле. Поставленная перед ним чашка медленно остывала пока не стала совершенно холодной.

* * *

Фёдор Васильевич и Григорий Булатович, знаменитые московские ювелиры, оба так сильно торопились на встречу с царским мастером обещавшим раскрыть новые тайны чудесной «оптической науки» что буквальным образом столкнулись в дверях и тут же принялись рядиться кто из них должен кого пропустить и кто имеет больше прав пройти в дверь первым.

Фёдор Васильевич кичился что он пока ещё выбранный глава гильдии ювелиров и по праву носит титул «золотого мастера». Григорий Булатович, известный смутьян и вольнодумец, прославившийся неоднократными спорами с заказчиками даже из числа духовенства, настаивал, что очередные выборы главы гильдии не за горами и что «сегодня ты — золотой мастер, а завтра — я».

— Вот когда будет завтра, тогда и станешь проходить первым, а пока пропусти меня! — горячился Фёдор Васильевич.

— Куда ты лезешь, старый хрыч, — экспрессивно отвечал Григорий Булатович. — Куда ты прёшь?!

Формально позиция была сильнее у Фёдора Васильевича. Но положение осложнялось тем, что Григорий Булатович моложе, сильнее и, чего греха таить, наглее. Исход противостояния оставался пока неопределённым.

Кто знает, чем могла бы закончилась их ссора, если бы оба вдруг не замолчали, прислушались и тут же побежали вверх по лестнице уже не обращая внимание на первенство, боясь только лишь одного — опоздать.

Прочие ювелиры уже давно собрались и расселись. Их было значительно меньше, чем в первый раз. Не все смогли справиться с задачей и выточить увеличительные линзы из стеклянных бляшек. А кто-то и вовсе не захотел связываться с таинственными затеями царского мастера рассудив, что проверенное временем дедово мастерство и без того их неплохо кормит чтобы путаться с непонятным колдовством.

Царский мастер уже прибыл и сейчас, вместе с помогающим ему стрельцом, занавешивал окна тёмной тканью. Вставшие у дверей стрельцы, при появлении запыхавшихся ювелиров, примкнули штыки огнебоев, но, узнав Фёдора Васильевича, пропустили обоих внутрь.

Недовольно оглянувшись на заходящих в залу опоздавших ювелиров, Леонардо продолжил объяснения: — Первый столп оптической науки гласит: в одной среде, например в воздухе, стрелы света движутся прямо. Смотрите, мастера, сейчас я поймаю кусок мира снаружи и помещу его на стену.

Тщательно занавесив окна, царский мастер проделал в тяжёлой ткани крохотное отверстие и на противоположенной от окна стене проецировался перевернутый, но невероятно точный и живой образ московской улицы: двигались крошечные фигурки людей, ехала телега и колыхались на ветру ветви деревьев.

— Сиё есть camera obscura, иначе говоря «тёмная комната» и с её помощью можно с точностью переносить на бумагу планы или делать зарисовки.

Успевший за это время сесть на свободное место и отдышаться, Фёдор Васильевич решился взять слово дабы напомнить остальным о том, что именно он заслуженно носит титул «золотого мастера» и является главой ювелирного цеха.

— Юноша, — он пожал губами, но не стал менять обращения. —