Пресвитерианцы. Четвертый берег - Василий Кленин

Понятно, что и Гванук, отираясь на улочках города, захаживая в таверны, даже общаясь с городской стражей — тоже напитывался духом всеобщего религиозного возбуждения.

Руан гудел.

Ибо такого представительного собрания город не видел никогда. Даже, когда через него проезжал малолетний английский король. Токеток от души постарался, налаживая самые необычные связи, рассылая через людей Полукровки прокламации и воззвания, благо сейчас нашлепать сотню-другую их можно было за сутки (хотя, после бретонского погрома типография не восстановилась до конца).

И вот, среди десятков священников Нормандии, Шампани, Лотарингии и иных окрестных земель вдруг объявились загадочные еретики вальденсы из укромных альпийских обителей Савойи. Из рейнских княжеств пришло не меньше дюжины нищенствующих проповедников-аскетов бегардов. Среди них даже женщины были — они назывались бегинки. Очень большая делегация еретиков прибыла из Фландрии и Голландии. Сытые, холеные горожане-лолларды отличались от тех же бегардов, как дестриэ от восточных лошадок — но говорили они о сходных вещах.

Самыми экзотичными гостями собора оказались… англичане. Двое монахов виклифиан не побоялись ни моря, ни войны, ни враждебного к себе отношения — и заявились в самое сердце пресвитерианских территорий. Кстати, встретили их неплохо: богослова Джона Уиклифа знали и уважали многие еретики. Важнейшие постулаты против Церкви он сформулировал задолго до Яна Гуса.

Вот…

Вот кого ждали больше всего — так это гуситов. Чего греха таить, Гванук и сам желал лично увидеть этих невероятных чехов. Которые так обиделись на жестокую казнь их пророка Яна Гуса, что уже семнадцатый год держат в страхе всю Империю. И это не шутка! Сначала они лихо отбились от всех рыцарских крестовых походов, а потом и сами начали вторгаться в соседние земли и учить всех «как правильно жить». До прихода Пресвитерианцев именно у гуситов было самое современное огнестрельное войско в Европе. Водил это войско слепой генерал. На самом деле слепой! Но под его командованием чехи громили неприятелей в хвост и гриву! Когда же слепой генерал умер — нашлись новые, а гуситы по-прежнему оставались непобедимыми. При этом, периодически они пытались устраивать войны между собой!

Гванука поражало такое отеровенное презрение к врагам (или нехватка ума — тут можно спорить); поэтому он, как мальчишка, бросился на улицы Руана, когда узнал, что к городу подъехали гуситы. Точнее сказать, подъезжали те дважды. Первая делегация прибыла из чешской столицы Праги. Целая кавалькада всадников, изысканно, но без помпезности одетых. Красные знамена с золотым кубком реяли над их головами, поясняя, что это прибыли утраквисты. Хотя, чаще их называли иначе: каликстинцы или просто чашники. Еретики, утверждавшие, что духовенство не обладает никакой богоданной харизмой, и все люди перед Господом равны (потому и должны принимать одинаковое причастие плотью и кровью — то есть, с чашей).

Во главе посольства на крепком гнедом восседал некий Ян Рокицана — целый магистр вольных искусств, то есть, богослов с образованием. Чашники шли гордые без меры, многие бряцали оружием… но всё поблекло после того, как в Руан вошли табориты. Жильцы горы Фавор выглядели так, словно, только что вернулись из похода… или шли в него? Суровые, мрачные, некоторые одетые чуть ли не в рубище — и при этом все вооружены. Да не по-парадному, а настоящим боевым оружием.

И это люди на переговоры пришли!

Именно от таборитов страдала вся Империя. Крайне религиозные и воинственные, они всегда шли с крестом и с мечом. Даже сейчас во главе делегации стояли двое. Плечом к плечу в собор Сен-Уэна вошли: справа — гетман Ян Рогач из Дубы; слева — священник Маркольд из Збраславы. Гетман скрежетал стальными латами, а жрец был одет в грубую черную рясу, нарочито подвязанную грубой веревкой. Из-под густых его бровей метались такие взгляды, что кони оседали. Гванук решил, что гуситский жрец таким и должен быть, ибо о таборитах он слышал местами жуткие вещи. Многие из них искренне убеждены, что терпение Господа иссякло. И мир подошел к радикальному перелому. Всё. Нечего больше ждать. Поздно жить ради обычных мирских утех. Наоборот, такое житье ведет заканчивающийся мир к падению в пропасть! Поэтому только жизнь по библейским законам. Никакого владения людей людьми, никакого стяжания (тем более, за счет чужого труда). Табориты кричали о том, что недопустима даже феодальная собственность на землю. И уж крестьяне подавно не должны работать на своих господ. Удивительно, что нашлось немало рыцарей, которые поддерживали эти идеи — хотя бы, тот же Ян Рогач.

В первые дни Собора атмосфера была такая, словно, встретились давно разлученные родственники. Люди смеялись, обнимались, чуть ли не плакали. Обычные священники (а были и такие, были даже представители от Базельского собора!) смотрелись белыми воронами среди еретиков. Одуревшие от вседозволенности, гонимые проповедники ударились в пропаганду своих идей. Чуть ли не на каждом углу Руана кто-то громко говорил о вере, читал Библию, учил, как правильно жить. Кого-то руанцы обходили стороной, а в другом месте, наоборот, собиралась огромная любопытная толпа.

Однако, через пару дней, степень добродушия спала. Причем, резко. Участники собора стали искать принципы, на которых должна строиться новая Чистая Церковь — и почти сразу выяснилось, что принципы у всех свои. Причем, даже похожие, но по-разному сформулированные (и имеющие разные источники, разных авторов) становятся не точкой соприкосновения, а причиной острого спора.

И кто спорил больше всех? Даже не пробравшиеся на Собор ортодоксы, чтущие папу (те сидели тихо и подбрасывали спорные мысли исподтишка). Нет, в полный голос, подбадривая себя забористой славянской и немецкой руганью, орали друг на друга именно гуситы! Они и превратились в два ядра, вокруг которых сплачивались прочие. Правда, табориты злобно рычали даже на льнущих к ним бегардов. Потому что «немцы поганые».

Собор Вольных и Чистых Пастырей Христовых явно сворачивал куда-то не туда… на радость агентам папистов, которых тоже немало набилось в бедный несчастный Руан. Токеток чуть ли не каждый вечер жаловался Гвануку на бешеных гуситов и прочих упертых еретиков.

«Конечно, их даже пытки инквизиции не пугали — до таких хрен достучишься» — злобно стучал кружкой по столу Нешаман, видимо, представляя себе твердые лбы еретиков.

Гвануку он всё это рассказывал потому, что сиятельный Ли Чжонму категорически устранился от дел Собора. Какие-то задачи он перед Токетоком поставил, иногда подбрасывал дельные советы, но на сам Собор — ни ногой. Ну, а бывший декан Жиль Дешан (волею судьбы ставший главой обновленной