Пресвитерианцы. Четвертый берег - Василий Кленин

— Да! — с мукой в голосе закивал Кошон. Этот влюбленный монашек сразу подумал о том, как новость ударит по Жанне.

«А я хорош! — начал было заламывать руки Гванук. — Стоп! Опять о себе думаешь!».

— Она знает об этом?

— Не знаю… — севшим голосом ответил Кошон. — Генерал Луи принес этот текст перед обедом. Велел набирать быстро, как только можем. Это пробный оттиск. Уже утвержденный. Мои парни, наверное, начали печатать тираж, но в городе пока газеты нет. Однако… Это ведь не тайные новости, О. Его Величество… наверняка старается их повсюду распространить.

Они понимающе переглянулись.

— Дай сюда! — Гванук выхватил газету из рук бледного печатника и ринулся из комнаты.

Глава 28

Найти Жанну оказалось непросто. Все Деву видели, но никто не знал, куда та делась. Последний палец неуверенно уперся в винтовую лестницу. Гванук поднялся и по мерцанию в коридоре понял, где горит свет. Это оказалась молельная бывших хозяев Руанского замка. Резко сбавив скорость, бригадир О тихонько подошел к дверному проему.

Жанна была там.

Как-то неловко, боком сидела она в полумраке на подушечке для преклонения коленей. Одна рука безвольно висела вдоль тела, вторая — криво, подпитой птицей, перекинута через подлокотник.

Орлеанская Дева услышала его. Попыталась выпрямиться, потом устало повернула к нему лицо. Гванук еле сдержался, чтобы не отшатнуться — на него буквально нахлынула волна черной обреченности. Заставила остановиться.

— Нашел… Спасибо.

Вроде бы, и искреннее спасибо, а никакого тепла в голосе. Мертвый голос. Дева поднялась на ноги, оперевшись на подлокотник. Не то, что бы с трудом — сила всегда чувствовалась в каждом движении Жанны — но как-то неловко. И подошла так же — поломанной куклой.

Подошла и уткнулась лбом в левое плечо, хоть, и трудновато это было при ее росте.

— Он оставил меня… О, он назвал меня ведьмой и еретичкой… Я жила для него, а он… — и тут девушку, наконец, прорвало.

В конвульсивных рыданиях она прижалась к нему, правой рукой сгребла в горсть ворот его одежды. Гванук на миг задохнулся, а потом сжал ее в объятьях — словно, укрыть попытался от всех невзгод.

«Тогда спас — и сейчас спасу!».

Деву начало колотить, она то отстранялась от него, то наоборот прижималась до боли. Глухие грудные рыдания, жуткие и неприятные, вырывались из ее искаженного рта. Она дергалась, словно, большая сильная рыба, которую вытащили из воды, и которая не могла жить среди опаляющего ее жабры воздуха. Но Гванук держал. Держал Деву изо всех сил — крепко и нежно одновременно. Держал ровно столько, сколько ей потребовалось, чтобы выплеснуть страдание. Успокоиться.

Он смотрел в дальнюю стену, медленно багровея.

— Убью эту тварь! — глухо рычал он. — Заставлю страдать за каждую твою слезу.

— Нет… Он же король… — жидкие, невнятные слова Жанны глохли в плече Гванука.

— Короли тоже смертны, — криво ощерился О. — А уж от боли визжат поболе нашего брата.

Жанна только устало покачала головой. Она уже перестала трястись, недавно напряженное тело девушки обмякло — она почти висела в его объятьях. И от этого боевой бригадир едва не сходил с ума.

— Спасибо, что ты есть… — тихо сказала Орлеанская Дева.

Никогда она не была так рядом, такой ЕГО. Ее запах (если честно, не очень-то и женский) бил ему в нос — и ничего слаще, как будто, и не было.

Не в силах сдержаться, Гванук чуть-чуть сильнее свёл руки.

Дева не шелохнулась.

Теплый всерастворяющий пламень прокатился по его телу! В глазах всё расплылось, а тело — до самых кончиков пальцев — наполнилось жаром. Не понимая ничего, он приник щекой к ее голове. Злость на дурака-Карла (который еще, конечно, поплатится!) растворилась, как капля чернил в ведре воды. Странное, ничем не обоснованное счастье полыхало в груди…

Дева резко напряглась. На пару вдохов они оба замерли, а потом Жанна резко отстранилась и пытливо всмотрелась в лицо юноши. А у того всё читалось крупными буквами! Даже слепой увидит.

— Нет… — испуганно прошептала она. Потом резко толкнула его в грудь, освобождаясь от объятий. И еще! — Нет! Зачем?

Сколько муки было в этом вопросе!

Весь мир в глазах Гванука осыпался разбитым церковным витражом. А за битым стеклом — лишь черная непроглядная ночь. Он распустил объятья. Руки безвольными плетями упали вдоль тела.

Жанна отшагнула на два шага, подняв ладони к груди.

— Зачем? — громко прошептала она.

— Я люблю тебя, — только и мог ответить Гванук, не в силах уже держать эту боль внутри.

Улыбнулся. Вышло жалко.

— Что? Нет! Ну, почему? — Жанна, вся в эмоциях, буквально, отшатнулась от юноши и чуть не врезалась в распятие у дальней стены молельной. Невольно вскрикнула и испуганно закрыла рот ладонью.

Постояла. Повернулась к Гвануку с глазами, полными слез.

— Ну, зачем это? Господи, почему вы изводите меня⁈ Особенно, ты. О! Ты ведь такой хороший. Ты — настоящий друг. Мне было так хорошо с тобой рядом.

— Я буду рядом! — искра надежды вспыхнула в сердце. Даже маленькая искорка в такой кромешной тьме отчаяния казалась ярким факелом. Гванук дернулся вперед, но замер на вежливом расстоянии. — Рядом буду, другом буду! Но не только! В сердце моем — лишь ты! И ты постоянно! Я буду рядом, буду заботиться о тебе! Любить тебя! Никто, ни один поганый король не посмеет обидеть тебя!

— Молчи! Прошу… — Жанна оборвала собственный крик. — Ты так только всё рушишь…

— Хорошо. Не так. Не буду так. Скажи — как? — Гванук с трудом подбирал слова этого, вдруг снова ставшего совсем чужим, языка. — Я изменюсь для тебя. Хочешь — стану твоим рыцарем. Хочешь — приму крещение. Отрекусь от всех былых богов! Мне не нужны боги, если есть ты…

Он уже почти поверил, что сможет заново починить безнадежно разбитое стекло витража. Даже решился еще на один шаг. Но увидел, как Дева мелко трясет головой, зажмурившись. Лицо ее пылало, из жидких ресниц выжимались слеза за слезой.

— Тише, умоляю… — снова шептала она. — Что же ты делаешь со мной, О… Почему же ты… Почему вы все не хотите понять меня.

Она бессильно опустилась на пол, откинулась на стену. Гванук, не думая, опустился неподалеку на колени.

— Тебе не