Первенцы - Дарья Чернышова

Наемники мчались во весь опор. Кто-то с поля боя прокричал им приветствие. «Почему не разворачивают строй?» – успел подумать Гашек, прежде чем заметил сопровождающую кавалькаду бледную тень, которая, выждав момент, прыгнула, вцепилась в коня на полном скаку и сомкнула челюсти на бедре седока.

Солнце опять ушло за облака, и вдруг поднялся такой оглушительный визг, что пришлось закрыть руками уши. Другая наемничья лошадь споткнулась на ровном месте – и шлем оказался совсем ни при чем.

Гашек посмотрел наверх, туда, откуда раздался шум. Солнце скрылось не за облаками, а за клокочущей тучей птиц – и вся эта туча обрушилась черным градом на головы воинов гетмана.

Первые ряды попытались замедлиться, сменить направление, но на них тут же наскочили задние, и одичавшие от ужаса кони без разбору топтали друг друга и падающих людей. Юркая бледная тень оказалась рысью. Гашек услышал ее рычание, затем – другое, ниже и громче, опасно похожее на медвежье, а где-то в этой каше из звуков различался отрывистый лай. Снег напитался кровью. Ветер молчал, но лес ходил ходуном: между ветвей и стволов мелькали его бесчисленные обитатели. Крики, вой и стрекот слились во всеобщий гвалт.

Один из хорунжих, подволакивая ногу, вырвался из окружения и попытался спастись бегством, но его догнал клыкастый секач. Птицы единым порывом взмыли в небо, закружили смертельной воронкой над грудой тел, многие из которых еще шевелились. В тени, на вершине этого кровавого холма, заблестели желтые глаза. Целая стая, больше дюжины молодых волков, а среди них – маленькая лисица.

Они все обратили к Гашеку перепачканные морды, и он вцепился, как утопающий, в рукоять меча. «В пять-шесть прыжков добегут, – прикинул он. – Вот и все». Гашек помнил, как это бывает, когда человека рвут на части волки – страшный конец, но он, может, и заслужил как раз такую смерть.

Лисица тявкнула, прыгнула вниз, перебирая черными лапами, и пролетела огненным всполохом мимо. Сразу за ней, не обратив на Гашека никакого внимания, промчалась стая. Он развернулся и почувствовал, как накрывает сзади неосязаемая волна тепла и силы. Рога, клыки и клювы, копыта, когти, крылья. Он не один, они – за его спиной.

Гашек поднял меч и сделал шаг вперед, другой, третий. Вслед ему доносились стоны и проклятия умирающих.

Итка слышала их – всех, каждого. Она ощущала мерное дыхание сонной почвы, где до поры затаились тысячи тысяч странных, слепых существ. Белый саван земли Итка расшила алыми узорами, и ей не понадобились для этого иглы.

Все голоса, звериные и человеческие, пели для нее колыбельный напев, и только один, исходящий из самого сердца, говорил странные, рассыпающиеся искрами слова: «Ты победила, Итка Ройда, дочь Марко и Ветты. Эта победа – твое дитя». Она спрашивала: «Отчего мне тогда так горько?» – и ей отвечали: «Матерям часто бывает горько смотреть на своих детей». Итка вдыхала запах мороза и крови. Тогда зачем все это? Зачем приводить кого-то в такую жизнь?

Ответом стали воспоминания.

Ведро тяжелое, вода плещется через край, но Итка бежит по лестнице, не обращая на это внимания, главное – успеть донести достаточно. Саттар уже зовет, перемежая брань со старческим брюзжанием: «Вот же угораздило поймать стрелу». Итка ставит ведро на пол, колени подкашиваются, ее тошнит – перед глазами еще мельтешит окровавленное платье Зофки, а тут Куница, раненый, бледный, и она очень боится, что он умрет. «Тебя не хватало, – бурчит хаггедец, выжимая тряпку, – иди воздухом подыши». Итка не уходит. Внимательно следит за каждым его действием, как будто от этого что-нибудь зависит. Куница дышит рвано и почти незаметно, веки подрагивают, словно он видит сон. «Да не трясись ты, – говорит Саттар, – переживет».

Обработав рану, хаггедец уходит, пошипев напоследок на родном языке. Итка остается. Ей кажется, это правильно. Почему-то ужасно зудит под ключицами. Она садится рядом с Куницей, прислонившись спиной к стене, упирается взглядом в печку, вспоминает, как он говорил: «Тут бывает прохладно». Итка зевает, думая, что сейчас посидит немного и сходит за дровами, но незаметно проваливается в сон. Когда просыпается, в комнате тепло – кто-то занялся печкой вместо нее. Куница? Итка поворачивает голову: очнулся. Придвигается ближе.

Он морщится, смотрит блестящими глазами. «Ты собиралась меня убить?» Итка мотает головой. «Нет, я только хотела вытащить стрелу». Он улыбается немного криво. «Я так и сказал. – Прочищает горло. – Ладно, не страшно. Было бы славно увидеть перед смертью такое красивое лицо». Итка улыбается тоже, но нос пощипывает от непрошеных слез. Куница протягивает ей здоровую руку: все будет хорошо. Хочется верить, что он прав, и Итка – совсем ненадолго – верит.

Воспоминание растворилось, утекло по щекам солеными слезами. «Не плачь, дочка, – сказал ей искристый голос. – Встань. Обернись».

Она встала на ноги и обернулась. Над полем прозвучало три коротких сигнала боевого рога.

Гашек повернул голову на звук – сидящий верхом на чужой кобыле гетман, протрубив отступление, снял меч с пояса переброшенного через луку седла человека и ударил лошадь пятками. В бороде у раненого – наверное, он ранен – блеснула серебристая бусина.

Гашек не успел даже подумать о том, чтобы их догнать: вдалеке, в окружении стаи волков и нескольких воинов Тильбе, поднялась и расправила плечи Итка; ее длинные распущенные волосы отливали медью на морозном солнце.

Он безотчетно подался вперед, к ней – и вдруг застыл на месте, боясь моргнуть. Итка обернулась и взглянула прямо туда, где Саттар, одной рукой срывая с себя наплечник, второй принимал у Танаис секиру. Между Иткой и хаггедцами оказалось совсем небольшое расстояние, гораздо меньше, чем нужно преодолеть Гашеку. Бежать к ней? Им наперерез? И с чего бы Саттару снимать наплечник? Растревоженный улей мыслей в голове утих, когда грозно рявкнула на громилу маленькая лисица, бросаясь в заведомо проигранный бой. Вдогонку рванула вся волчья стая. Гашек решил: вперед, а там будь что будет. Но навстречу ему, безрассудно-воодушевленный, несся с копьем наперевес батрак.

– Я тебе не враг! – вскинул руку Гашек, но тот человек не остановился. Он не слишком умело обращался с оружием и во время атаки конницы, верно, чересчур испугался, чтобы просто сбежать. Гашек увернулся от копья и ударил батрака гардой по голове. Тот распрямился и рухнул на спину, как срубленное дерево. Вдалеке жалобно заскулил волк. Врезав батраку еще раз, Гашек прокричал ему прямо в лицо: – Лежи и не двигайся, чтоб тебя! Понял?!

Тот кивнул,