Врач из будущего. Подвиг - Андрей Корнеев

землистое, глаза пустые, смотрящие куда-то внутрь себя. Его чемодан нес старший лейтенант Аркадий, телохранитель от Громова. Его лицо, обычно невозмутимое, сейчас выражало усталую озабоченность.

Лев молча подошел, взял Мишу под локоть. Тот не сопротивлялся, позволил вести себя, как ребенка. Они молча прошли по коридорам, поднялись в кабинет. Лев усадил Мишу в кресло, сам сел за стол. Аркадий поставил чемодан у стены и вытянулся по стойке «смирно».

— Доложите, старший лейтенант? — тихо спросил Лев.

— Товарищ Баженов героически справился с задачей, — голос Аркадия был хриплым, без интонаций. — Технология отлажена, производство левомицетина запущено. Но заводские технократы саботировали. Товарищ Баженов работал по восемнадцать-двадцать часов в сутки, лично контролировал каждый цикл. Еле отстоял, сорвал саботаж. Фамилии я доложил.

Лев смотрел на Мишу. Тот не поднимал глаз, его пальцы бесцельно теребили край телогрейки.

— Спасибо, старший лейтенант. Садитесь с нами.

Аркадий кивнул, и мягко приземлился в свободное кресло. Лев молча встал, подошел к сейфу, достал оттуда плоскую стеклянную поллитровку с темно-янтарной жидкостью и три стопки. «Коньяк Шустовъ», довоенный. Он налил, поставил одну стопку перед Мишей, другую — на край стола для Аркадия, третью взял себе.

— Выпьем, ребята.

Они выпили молча. Коньяк обжег горло, разлился густым теплом по желудку. Миша содрогнулся, кашлянул. И вдруг заговорил, его голос был тихим, срывающимся.

— Они… они тупые, Лев. Как бараны. Им лишь бы план, галочку. Качество? Им плевать. Реактивы воровали… на суррогаты меняли. Я… я им схемы рисовал, на пальцах объяснял… Они смотрели как на идиота. Один Аркадий помогал… для меня пайку хлеба доставал, когда я в цеху ночевал…

Он замолчал, сглотнув ком в горле. Лев налил еще, выпили.

— Мы там в «шарашке»… не люди. Так, винтики. А ты знаешь, что такое сломанный винтик? Его выбрасывают.

— Здесь ты не винтик, — тихо, но четко сказал Лев. — Здесь ты Михаил Анатольевич Баженов. Гениальный химик, мой друг.

Он отпил из своей стопки, поставил ее на стол с глухим стуком.

— Слушай мое распоряжение. Ты в отпуске, минимум на неделю. Появишься здесь, подойдешь к лаборатории — уволю. Понял?

Миша поднял на него глаза. Впервые за этот вечер в его потухшем взгляде мелькнула искра — непонимания, протеста, а может быть, и слабой надежды.

Они посидели еще с пол часа, Аркадий и Миша рассказывали о проделанной работе. Коньяк был допит, компания разошлась по домам.

* * *

В уютной квартирке Сашки и Вари пахло жареной картошкой. За столом сидели втроем: Сашка, Варя и Наташа, сосредоточенно ковырявшая вилкой в тарелке. Она была копией матери — светловолосая, с серьезными серыми глазами.

— Папа, — вдруг подняла она голову, глядя на Сашку. — А почему ты ночью всегда кричишь?

Сашка замер с поднесенным ко рту стаканом чая. Лицо его побелело.

— А где дядя Леша? — не унималась Наташа. — Он на небе, как бабушка говорила? Отдыхает там?

Стеклянный стакан с грохотом упал на пол, разлетелся на осколки, обдав Сашкины ноги горячим чаем. Он резко, почти опрокидывая стул, встал. Его лицо исказила гримаса, которую Наташа никогда раньше не видела — боль, ярость и животный страх одновременно. Не сказав ни слова, он развернулся и шагнул в коридор, тяжело хлопнув дверью.

Наташа расплакалась. Варя, вся похолодев, прижала дочь к себе, гладя ее по волосам.

— Тихо, рыбка моя, тихо… Папа просто очень устал, очень. А дядя Леша… он на очень важном задании. Далеко. Но он обязательно вернется.

Позже, уложив дочь, она нашла его в ванной. Сашка сидел на холодном полу, прислонившись к стене. Руки его тряслись так, что он не мог удержать папиросу. Он пытался чиркнуть спичкой, но она ломалась, не загораясь.

— Саш… — тихо позвала Варя.

Он не ответил. Его взгляд был устремлен в одну точку, но видел он явно не белую стену, а что-то другое. Что-то, от чего его лоб покрылся мелкими каплями пота.

— Я не могу, Варя… — его голос был хриплым шепотом. — Эти глаза… они везде. В палатах, на улице… даже здесь. Смотрю на Наташу, а вижу… других детей. Из тех деревень… Понимаешь? Я не могу…

Она опустилась перед ним на колени, осторожно взяла его дрожащие руки в свои, отняла смятую папиросу.

— Ничего, — прошептала она, прижимая его голову к своему плечу. — Ничего, мы справимся. Я с тобой, милый мой.

* * *

В перевязочной ожогового отделения стоял резкий, сладковатый запах гниющей плоти. Лев, Вороной и Крутов стояли вокруг носилок, на которых лежал боец с обширным, страшным ожогом спины. Рана была чистой, но огромной — закрыть ее традиционными лоскутами было невозможно.

— Ну что, Николай Андреевич, хвастайте своим чудом, — сказал Вороной, скептически хмурясь.

Крутов, не говоря ни слова, катил к столу тележку. На ней странный механический инструмент, напоминающий гибрид рубанка и безопасной бритвы с регулируемым лезвием.

— Дерматом, — коротко пояснил он. — Забор лоскута занимает двадцать секунд. Толщина — 0.3 миллиметра. Ровно.

Он продемонстрировал на здоровой коже бедра пациента. Действительно, быстрый, точный проход — и идеальный лоскут кожи отделен. Вороной присвистнул, его скепсис сменился профессиональным интересом.

Но когда растянутый, перфорированный трансплантат уложили на рану, возникла проблема. Края плохо фиксировались, ткань съезжала.

— Швы не держат! — констатировал Вороной с досадой. — Весь труд насмарку!

Лев, молча наблюдавший за процессом, вдруг подошел ближе. В его памяти всплыл образ — не из учебников 30-х, а из практики Ивана Горькова. Палата в ожоговом центре, рана, закрытая не тканью, а прозрачной пленкой, к которой тянулись трубки от какого-то аппарата.

— Стойте, — сказал он тихо. — Нужно не пришивать. Нужно присасывать.

Он схватил со столика листок бумаги и карандаш. Несколькими быстрыми линиями он набросал схему: аспиратор «Отсос-К1», герметичная повязка из целлофана, трубки, клапаны.

— Смотрите, — он повернул листок к Крутову. — Создаем под повязкой отрицательное давление. Трансплантат прижимается к ране, как присоска. Уходит экссудат, улучшается кровоснабжение.

Крутов, изучая эскиз, медленно ухмыльнулся, его глаза зажглись азартом инженера.

— Опять из разряда фантастики, Лев Борисович?

Лев покачал головой, глядя на страшную рану бойца.

— Нет, Николай Андреевич. На этот раз из здравого смысла и отчаяния.

* * *

Кабинет Груни Ефимовны Сухаревой напоминал скорее гостиную интеллигентной бабушки, чем казенное помещение в исследовательском институте: книги в стеллажах, кружевная салфетка на столе, даже старая клетка с канарейкой, подаренная кем-то из выздоровевших. Но атмосфера была напряженной. В углу, на деревянном стуле, сидел молодой боец. Он сидел совершенно неподвижно, уставившись в стену, его руки лежали на коленях ладонями вверх — застывшие, бесполезные инструменты. Он не говорил и не реагировал ни на что уже три