Черкес 2. Барочные жемчужины Новороссии - Greko

— Немыслимо! — снова жалобно повторил Спенсер, хватаясь за голову. И явно не из-за меня.

Еще как мыслимо! Когда мы попали в Одессу, Эдмонд сполна вкусил «прелестей» бюрократической машины Российской Империи. Его гоняли из одного конца города в другой, держали на пороге приемных, откровенно вымогали взятки, а иногда просто насмехались. Причём, как я узнал от Проскурина, никто не давал команды его мурыжить. Просто таковой оказалась безжалостная система. И установленное железной рукой императора Николая беспрекословное следование закону, порой доходящее до абсурда. Но все же я не исключал, что мытарства Спенсера — прощальный подарок де Витта, который не любил проигрывать.

Я же провёл эти три дня, пока бедный Эдмонд сражался за свое право покинуть пределы Империи, в абсолютном релаксе и отличной компании. Микри — днем, Проскурин — поздно вечером — нам было о чем поболтать и за что выпить. Если с «козочкой» говорили только о семейных делах, то с капитаном — за всю Одессу и не только.

В последний наш вечер он мне такого наговорил — натуральный гангстерский боевик!

Дела в городе закрутились серьезные. Изгнание француза нарушило равновесие сил в криминальном мире. Не все просчитал хитроумный Папа Допуло. Оказалось, что за спиной хозяина казино скрывался затаившийся Васька Чумак. Он не стерпел и вышел на авансцену. В итоге, Дядя накостылял Папе. Жовинального мафиози подрезали в какой-то подворотне, и теперь он скрывался, зализывая раны в прямом смысле этого слова.

— Улеглись на матрасы? — вспомнил я «Крестного отца».

— Не знаю, куда и на что он с дружками залег, только в Одессе неспокойно. Но то дела полиции, а мне так даже лучше: контрабандистам пока не до контрабанды. Ты лучше скажи: удалось что-то про татарские связи Спенсера узнать? Меня де Витт пытает.

Я отрицательно покачал головой.

— Этот Спенсер-Бююк — прожжённый тип! Ты с ним, смотри, держи ухо востро. Как сам-то, готов к Черкесии?

— Пока туда не попаду, не узнаю.

— В общем, мне поручили тебе передать следующие инструкции, и, клянусь богом, мне не по сердцу то, что ты услышишь. Сперва по Трабезонду. Вас там будут ждать англичане из посольства в Константинополе. Собственно, они уже там — по-видимому, готовят поездку.

— Стюарт! — кивнул я понимающе.

— Там работает наш консул, месье Герси, Луи Филипп[2]. Ну, как наш? Вообще-то он консул сардинский, а наш — по совместительству.

— В узловой точке регионального конфликта на нас работает не наш человек? — не скрыл я своего обалдения, изобразив лицом целую пантомиму. — Так бывает? Еще и сардинец до кучи!

— А чем тебе сардинец не угодил? И, да, так бывает. Сплошь и рядом подданные других стран выполняют консульские обязанности. Вон, у нас в Одессе, грек Ралли — американский консул, и категорически отказывается переходить в американское гражданство. Я этот вопрос на контроле держу.

Я не стал объяснять приятелю, что Сардиния в будущем вступит в войну против России на стороне союзников — Англии и Франции. И в свете такого послезнания понял, что, каким бы чудесным человеком и хорошим профессионалом ни был Герси, я от нашего консульства буду держаться подальше. Значит, поддержки от него мне ждать не придется. И рассчитывать мне следовало только на свои силы. Как там де Витт меня учил? Ищи агентов везде, где можно? Будем искать. С перламутровыми пуговицами и без оных.

— Нет ли возможности укрепить штат консульства более доверенным человеком, чем слуга двух господ, месье Герси?

— В принципе, есть. Ему по штату драгоман положен. Он все время просит.

— Тогда прошу передать Фонтону: жду юнкера в Трабзоне. Он поймет.

— Сделаем! — серьёзно кивнул Проскурин.

— Нет! Отбой! Не подумал. Его англичане знают как облупленного. Юнкер не подходит.

— И все ж не пойму: чем тебя Герси не устраивает? Нет, я понимаю, что на связь с ним выходить ты будешь лишь в исключительных обстоятельствах, а не побежишь в консульство сходу по прибытии. И тем не менее. От него поступает по дипломатическим каналам разведывательная информация. Генерал Розен на Кавказе им доволен. Консул выполняет отдельные поручение деликатного свойства. Вполне успешно, по моим сведениям.

— Ответь: получилось остановить поток контрабанды в Черкесию из Трабзона? Как так выходит, что при всем нашем влиянии в Константинополе, мы не можем с этим потоком справиться? В чем успешность Герси, не пойму?

— Ну, если под таким углом смотреть — тогда, да. Толку не много. Хотя он и уведомляет о вылазках английских агентов…

— Уведомляет? Что ж, посмотрим. Если он сообщит о нашей со Спенсером экспедиции, тогда ему можно верить. Если же нет…

— Да понял я, понял… Хреновое дело с тобой выходит… Без связи окажешься. Пойди, что не так, еще и без прикрытия. Но даже если допустить, что Герси или продался, или просто бездельник, или дела коммерции его заботят более, чем шпионские, ты всегда сможешь укрыться в консульстве, если жизнь окажется под угрозой.

Я изобразил максимально возможный скепсис. Проскурин огорченно махнул рукой.

— Ладно, что тут добавить? Все понимаю. Я же сразу сказал: мне не по сердцу то, что нужно тебе передать.

— Это еще не всё?

— Не всё, — вздохнул штабс-капитан. — На Кавказе, если попадетесь со Спенсером нашим солдатам, помощи не жди. Уведомить о твоей роли в его экспедиции комендантов крепостей — невозможно. Сразу будешь раскрыт.

— То есть, если нас схватят, моя голова будет качаться у шатра генерала Засса?

— Именно так!

— Вот же черт! Торнау было явно легче в этом отношении. Теперь я понимаю, зачем он выдвигается ко мне! Но ведь генерал знает про меня⁈

— До генерала еще дожить нужно…

— И Торнау в случае чего вмешается, чтобы меня свои не убили…

— На него вся надежда!

— Он меня предупреждал, что вернуться к своим — это самое трудное.

— Одним лишь можем подсобить. Это — тебе! — он выложил тяжелый мешочек на стол. — Золото.

Я, не притрагиваясь к деньгам, уточнил:

— Если по какой-то причине выход из Черкесии по морю будет невозможен и придется уходить по суше, каковы будут мои действия?

— Если окажешься в нашем тылу, бросай Спенсера к черту!

— И похоронить себя как агента в будущем?

Проскурин тяжело вздохнул:

— Надеялся, ты не