Сделай что сможешь. Развивая успех - Андрей Васильевич Лео

Люби, пожалуйста, люби. Люби, пожалуйста!48

48Песня «Пообещайте мне любовь», стихи Игоря Вознесенского, музыка Евгения Крылатова (прим. автора).

Песня баронессу очаровала (она сама так сказала), чем я беззастенчиво и воспользовался, унося её в спальню. М-да, а ведь я опять во время исполнения излучал какое-то… обаяние, что ли? Как тогда в Красноярске, у нас дома перед дамами. И там нехило так на меня накатило, и здесь. Здесь, наверно, даже больше, я в какой-то прострации пребывал. Похожие ощущения в Питере уже бывали, но слабенькие.

Хм… вот бы научиться вызывать эти чувства на сознательном, а не на подсознательном уровне, в обольщении женского пола таким умениям цены бы не было.

Следующий час постельных утех пролетел очень бурно, очевидно, песня и моё исполнение так на обоих подействовали. Я и слова не подберу к тому, что мы делали. Хотя нет, можно сказать, мы неистовствовали. Да, богат русский язык, для любого действа слово найдётся.

Затем мы помылись и добили остатки принесённых мною продуктов. Блин, что-то маловато я провизии набрал, с нашими аппетитами после секса надо подходить к заготовке съестных припасов более основательно.

Ну а потом мы просто валялись в кровати и болтали почти ни о чём.

— То, что ты не обычный восторженный юноша, я поняла ещё при первой нашей встрече, но всё не могла в это поверить. Думала, как и многие молодые люди, притворяешься, пряча за насмешливым взглядом и разговором со всеми на равных свою неуверенность. Некоторые наглецы иногда так действуют, чтобы казаться взрослее.

— Наглецы?

— Конечно. Как ещё можно назвать тех, кто, будучи рождён простым дворянином, ставит себя вровень с графами и великими князьями?

У-у, здесь у кисы явный перегиб в воспитании, видать с детских лет приучена к чинопочитанию.

— Но потом я поняла: в тебе нет ни капли показного, ты такой и есть. Не знаю уж, жизнь в Сибири так сказалась или воспитание папа́ с опекуншей, но ты не вписываешься в реалии столичной жизни.

— В смысле?

— В том смысле, что если продолжишь себя вести так, как ведёшь, то многого при дворе не достигнешь.

Вот тут я сильно удивился:

— А с чего ты взяла, что я собираюсь придворным становиться?

— А иначе зачем ты стараешься как можно чаще с великими князьями общаться? И с Николаем Константиновичем, и с Константином Николаевичем.

В ответ на этот нелепый вопрос я рассмеялся. Боже, как всё запущено в голове этой красавицы. Не-е, разубеждать кису сейчас бесполезно, пусть думает по этому поводу что хочет. Может, когда-нибудь я и выскажу ей своё мнение, а пока ну его на фиг.

Не забыла киса спросить и о моих политических «прогнозах»:

— А скажи, нет ли изменений в твоих представлениях о будущем Франции?

Ха, киса прям как великий князь Константин Николаевич информацию проверяет.

— Нет. С чего им быть-то? Всё идёт своим чередом. Страсти, что внутри Франции, что в её отношениях с соседями, сама знаешь, постепенно накаляются, до войны немного времени осталось.

— Я не хочу для Франции той судьбы, которую ты предрёк, — вздохнула она.

— Наше «хочу» или «не хочу» в данной ситуации ничего не изменит. Жизнь течёт по своим законам, и судьбы стран складываются зачастую задолго до печальных событий в их истории. Эти события являются следствием ранее совершённых действий. Действий, последствия которых никто не пожелал просчитать.

— Умом я это понимаю, но сердце не приемлет.

— Прости, а что тебя так с Францией связало?

Прежде чем отвечать, киса, убрав голову с моего плеча, перевернулась на спину и, пару секунд помедлив, продолжила:

— Я родилась в Париже и до семнадцати лет там жила. Всё, что я видела в детстве, — это сам Париж, его дачные пригороды, а летом иногда Марсель и Ниццу. — Она ненадолго замолчала, потом резко развернулась и взглянула мне прямо в глаза. — Поверь, у меня было прекрасное детство. Да, не слишком сытое — мои родители всё ж таки небогаты, а жалованье папА в посольстве невелико. Простому дворянину без высокого покровительства карьеру трудно сделать. Так вот, несмотря ни на что, я вспоминаю те годы с благодарностью, и переезд в Петербург меня совершенно не обрадовал. Мы приехали в конце осени, и представь, как на юную восторженную девицу из солнечной Франции могла подействовать мрачная предзимняя атмосфера столицы. Тёмно-серые тучи, царапающие ржавые крыши, мне показались предвестниками тяжёлых последующих лет, так оно и случилось. Как только исполнилось девятнадцать, меня выдали замуж. О покойниках не принято говорить плохо, но мой муж…

— Давай не станем о нём вспоминать.

— Спасибо. — Киса благодарно потёрлась щекой о мою грудь. — Пять лет супружества пролетели как сплошной страшный сон. С мужем мы жили в основном в Тверской губернии, в его имении. Изредка посещали Тверь и Москву, реже Петербург, а Франции за эти годы я не видела ни разу.

— Доход с имения столь мал?

— В том-то и дело, что нет, просто муж был скуп до невозможности. Даже платья мне чаще родители присылали, чем муж позволял купить.

— А дети… — Я замолчал, не зная, как дальше продолжить вопрос.

Киса от моих слов прижалась сильнее и глухо произнесла:

— Две девочки умерли, не прожив и года.

Вот чёрт! Кажется, пора сворачивать этот разговор и менять тему.

— Но после смерти барона жизнь наладилась?

— Да, — тихо вымолвила киса, потом постепенно расслабилась и продолжила: — Почти весь первый год с его кончины я прожила в Париже. Но… то ли Париж изменился за время моего отсутствия, то ли я повзрослела. Меня уже не привлекала жизнь там, тем более жизнь бедной девушки, счастливые воспоминания которой вернули меня в Париж, отличается от жизни богатой баронессы: общаться приходилось с совершенно другими людьми. Поэтому я в конце концов решила перебраться в Петербург и почти полтора года здесь проживаю.

— А почему так англичан ненавидишь?

От этого вопроса киса скуксилась и через минуту дёрнула плечом:

— Да во Франции никто их не любит.

— Но ты же не француженка.

— В нашем посольстве их тоже за друзей не считают.

— Катя, ты их ненавидишь, а это другое.

Над ответом киса думала уже дольше, но всё же решилась:

— Английские матросы меня чуть не изнасиловали, чудом спаслась.

— В Париже?

— Нет,