Повести и рассказы - Фрэнсис Пол Вилсон

он действительно сменил веру. Они посылали горожан шпионить за ним, чтобы застать его за отправлением иудейских ритуалов. Они следили, идет ли из его трубы дым по субботам, — отсутствие дыма указывало бы на соблюдение еврейского Шаббата. Они предлагали ему квасной хлеб во время Песаха — если бы тот отказался, вскрылась бы его истинная вера. Но он всегда ел хлеб без колебаний.

Однако членов трибунала это не убеждало.

Но теперь… теперь он попался.

Попался или все-таки нет?

Когда Абделя увели, чтобы отпустить, Томас сказал:

— Какое обвинение можно выдвинуть против Ашера бен Самуэля?

— В ереси, конечно! — сказал Рамиро.

— Кто обвинит его?

Аделяр ответил:

— Мы.

— По указанию презренного уличного торговца — мориска, которому придется признаться в воровстве, чтобы выдвинуть обвинение?

Вопрос был встречен молчанием.

— У меня есть идея, — сказал Рамиро. — Что важнее для нас — разоблачить тайного иудея или узнать происхождение адской книги?

Томас уже знал ответ:

— Думаю, все мы согласимся, что «Компендиум» представляет гораздо более серьезную угрозу для веры, чем один конверсо.

— Сомнений нет, — сказал Рамиро. — Хотя в глубине души я верю, что Ашер бен Самуэль повинен во многих ересях, мы еще ни разу не поймали его. Но, пытаясь уличить его, мы многие годы наблюдали за ним — слишком пристально, чтобы у него была возможность изготовить эту книгу втайне от нас.

Томас неохотно согласился:

— Вы говорите, что, если книга вышла не из его рук, он явно купил ее у кого-то другого.

— Именно так, добрый приор. Каждый владелец и последующий владелец — это камни в воде, по которым можно перейти реку. Каждый приводит нас ближе к берегу — еретику, который ее изготовил. Поэтому я предлагаю вот что: мы с братом Аделяром пойдем к нему домой, покажем книгу и узнаем, где он ее взял.

— Это против всех правил, — сказал Томас.

— Понимаю, приор, — согласился Рамиро. — Но если мы хотим ограничить число тех, кто знает о существовании книги, мы не можем приводить в монастырь одного подозреваемого за другим. Кто знает, скольких придется допросить, прежде чем мы найдем изготовителя? В конце концов другие члены трибунала начнут задавать вопросы, на которые мы не хотим отвечать. А наши правила требуют давать каждому обвиняемому тридцать дней, чтобы признаться и покаяться. При таком долгом сроке у изготовителя будут многие месяцы, и за это время он сможет сбежать.

На редкость точные замечания. Томас был горд за брата Рамиро.

— Но как вы вынудите его говорить у себя дома? Орудия правды лежат в двух этажах под нами.

Рамиро пожал плечами:

— Скажу ему как есть: нам важнее найти еретика, стоящего за «Компендиумом», чем наказать тех, через чьи руки книге пришлось пройти. Ашер бен Самуэль — богатый человек. Он может потерять не только жизнь. Он знает, что если предстанет перед трибуналом и будет признан виновным, то не просто подвергнется очищающему огню: все его имущество изымут, а жена и дочери окажутся на улице. — Рамиро улыбнулся. — Он скажет правду. И тогда мы ступим на следующий камень.

Томас медленно кивнул. План заслуживал внимания.

— Тогда сделайте это. Начните сегодня. — Он похлопал по странной металлической обложке «Компендиума». — Я хочу, чтобы еретика нашли. Чем раньше мы его найдем, тем скорее его душа очистится в аутодафе.

5

Глядя из-под капюшона черной сутаны, прикрывавшего лицо, Аделяр рассматривал в сумерках улицы Авилы. Он был рад оказаться на свежем воздухе. В последнее время он очень редко выходил из монастыря. Весна вступила в свои права, о чем свидетельствовало оживление среди горожан. Когда наступит лето, они, вплоть до глубокой темноты, будут вялыми из-за жары.

Брат Рамиро нес тщательно завернутый в ткань «Компендиум», прижимая его к груди скрещенными руками. Пересекая городскую площадь, Аделяр взглянул на обугленные столбы, у которых еретики были освобождены от грехов очистительным пламенем. Он не раз видел здесь аутодафе после прибытия из Франции.

— Заметьте, прохожие отводят глаза и обходят нас стороной, — сказал Рамиро.

Аделяр и правда это заметил.

— Не понимаю почему. Они не могут знать, что я член трибунала.

— Они и не знают. Они видят черные сутаны и понимают, что мы доминиканцы, члены ордена, который заведует инквизицией, и этого достаточно. Печально.

— Почему?

— Вы инквизитор, а я простой нищенствующий монах. Вам не понять.

— Я не всегда был инквизитором, Рамиро.

— Но вы не знали Авилу до прихода инквизиции. Нас приветствовали улыбками и с радостью принимали везде. Теперь никто не смотрит мне в глаза. Как вы думаете, почему они отводят взгляды? Скрывают какие-то ереси?

— Возможно.

— Тогда вы не правы. Это значит, что одеяния монахов нашего ордена теперь связаны для них с публичным сожжением еретиков, и ни с чем другим.

Аделяр никогда не слышал, чтобы его товарищ говорил такие вещи:

— О чем вы, Рамиро?

— Я говорю, что мы не тот орден, который замыкается внутри стен. Мы всегда шли к людям, помогали больным, кормили бедных, облегчали боль и горе. Но участие ордена в защите веры, кажется, стерло всю память о столетиях добрых дел.

— Следите за своими словами, Рамиро. Вы играете с ересью.

— Вы хотите меня обвинить?

— Нет. Вы — мой друг. Я знаю, что вы говорите от чистого сердца и полны веры, но другие могут этого не понять. Так что, пожалуйста, следите за своим языком.

Аделяра удивило, что Рамиро хорошо знаком с жителями Авилы. Он думал, что тот проводит все время, работая в библиотеке или возделывая монастырские поля. Он сменил тему:

— Я знаю вас уже много лет, Рамиро, но не знаю, откуда вы.

— Из Торо. Это провинция к северу отсюда.

— У вас остались там родственники?

— Нет. Мою семью истребили в битве при Торо. Я был тогда мальчиком и едва выжил.

Аделяр слышал об этом — одно из сражений за корону Кастилии.

— Как вы вступили в орден?

— После всех ужасов, которые я видел, мне захотелось жить мирно, посвящать время размышлениям и добрым делам. Так оно и было, пока инквизиция все не изменила.

Аделяр пришел к доминиканцам совершенно по другим причинам. Орден дал ему возможность заниматься натурфилософией и создавать труды, объясняющие, что такое Божье творение и как его, Аделяра, находки подкрепляют учение Церкви. Порой приходилось вольно обращаться с правдой, чтобы избежать цензуры, но в целом его работы встречали хороший прием и воспринимались как убедительный довод в поддержку учения. В итоге, когда папа решил, что испанской инквизиции необходим свежий взгляд со стороны, он назначил Аделяра одним из новых инквизиторов.

Но заботы об учении отошли на