Месть Роха - Юрий Стерх

Солрс быстро шел на поправку и среди местных воинов считался чуть ли не своим парнем. К нему всегда обращались с подчеркнутым уважением, то и дело приглашая к себе в дом на трапезу или на какую-нибудь сходку, где собирались исключительно только лучшие воины деревни. Еще бы… победить самого Сьюмара — любимого поединщика короля Эгибока… такое еще не удавалось никому с тех пор, как увалень Сьюмар взял в руки оружие.

Весь род Кьеборгов, к которому принадлежал Сьюмар, был таким — не знавшим поражений: его отец и дед, и прадед, да и прапрадед тоже… И вот на тебе! Пришел какой-то чужак и победил.

Теперь Солрс местная легенда!..

Среди местных красоток здоровяк тоже пользовался нешуточным спросом и, несмотря на травму, пропадал по ночам то у одной вдовушки, то у другой. Не оставили без женского внимания и других мужчин отряда, и даже профессор пару раз исчезал из поля зрения на несколько часов. Только Гунт и Эол сразу же повели себя так, что местные девушки приветливо им улыбались, но обходили стороной. Эол по понятным причинам — рядом с ним всегда была Ника, а Гунт никак не мог забыть свою Пири и хранил ей верность.

Деревня Кармат была воинским поселением, охранявшим определенный участок границы. Иногда случались стычки с контрабандистами, что были больше похожи на хорошо экипированные воинские отряды, чем на торговцев, поэтому вдов тут хватало. А вдова в этой деревне считалась женщиной вольной, и сама принимала решение, как устраивать свою личную жизнь, — кого приглашать к себе в дом, а кого и выдворить, если пришелся не по душе. Правда, такая вольная жизнь после смерти мужа давалась ей ровно на год, после чего она должна определиться: либо снова заводить новую семью, либо идти второй, а то и третьей женой к какому-нибудь родственнику мужа, либо оставить дом и покинуть деревню. Других вариантов не светило. Поэтому популярность Солрса, да и других членов Братства, была тут вполне закономерна.

Зато староста Микей благоволил к Гунту, считая его почти равным себе. Такое расположение командир отряда завоевал в первый же день, когда сообщил старосте, что клятва его выполнена сполна, и что тот больше ничего не должен, и все трофеи может забрать себе. Микей этому так обрадовался, что, даже не посоветовавшись со старостами, пригласил всех чужаков на обряд погребения павших, чего раньше в их селении никогда не случалось. Старики поворчали немного, а после того, когда Сорем объяснил им и Микею, как пользоваться трофейными гранатами, и какую разрушительную мощь те в себе несут, — согласились.

Местные жители свято верили, что священный огонь очищает и дает новую жизнь на небесах. Они были убеждены, что душа умершего должна находиться в среднем небе и участвовать во всех небесных процессах: дожде, тумане, ветре, — всё для блага оставшихся на земле.

Обряд погребения, как ранее и предполагал Марк, начался с наступлением темноты.

Все жители деревни зажгли факелы и направились за ворота, где соорудили высокую пирамиду из брёвен, на вершине которой рядом друг с другом лежали оба павших воина.

Костер, куда были свалены в кучу обобранные до нитки тела нападавших, уже догорал, распространяя по округе ужасную вонь. Его сложили подальше от лагеря, чтобы тот не мешал основной церемонии. Как сказал Гунту староста, на рассвете шаманы соберут прах и не сгоревшие кости врагов, затем перемолотят всё это в пыль и отвезут к реке, что находилась в двадцати километрах от деревни. Затем проведут обряд и бросят прах в реку, — тогда их духи точно не смогут вернуться и отомстить. Но всё это будет на рассвете, а сейчас — сейчас есть дела и поважнее.

Освещая округу факелами, все жители деревни вышли в поле и, выстроившись перед пирамидой, затянули погребальную песню. Голоса звучали громко и слаженно, правда, большинство слов было совсем не разобрать.

И Гунт, и все остальные заметили, а потом и отмечали это отдельно, что в этом строю каждый знал свое место. Впереди стояли воины постарше, за их спинами бойцы помоложе, затем жёны и дети.

От множества факелов стало светло как днем, и от этого всё было видно до мелочей.

На высокой ноте погребальная песня неожиданно прервалась, и вперед вышел Микей.

— Лугит и Торк, — торжественно начал он, — были умелыми, храбрыми и преданными воинами. Всем известно, что Трибут призывает к себе только самых лучших, и, без сомнения, они были таковыми. Уже сегодня они будут пировать с ним за одним столом в окружении славных воинов, давно покинувших этот мир. Так давайте же проводим их в последний путь, и пусть они там, на небесах, замолвят за нас доброе слово. А мы тут свой долг перед ними выполним!

После этих слов он подошел к пирамиде и всунул факел в сухой хворост, уложенный между брёвнами. Пламя вспыхнуло сразу и начало жадно распространяться к вершине.

После того как ритуальный костер был зажжен, сначала родичи, а потом и все остальные подходили к пирамиде, говорили пару хвалебных слов о павших, затем добавляли к уже хорошо пылающему костру свой факел и отходили в сторону, образуя на некотором удалении от пирамиды ровный круг.

Когда последний факел был брошен в огонь, снова зазвучала песня. Голос был молодой, звонкий и достаточно сильный, чтобы перекрывать гул бушующего пламени.

Живое кольцо из людей, поддавшись ритму песни, пошло по кругу, каждый раз дружно притопывая ногой на каком-то одном определенном слове.

Из общего строя вышла молодая женщина и, сорвав с себя верхние ритуальные одежды, специально одетые для такого случая, бросила их в костер, оставшись в одном легком платье. Огонь жадно охватил пропитанную чем-то ткань, и с новой силой загудело пламя, наполняя костер новой силой. Затем из круга стали выходить другие родичи и делать то же самое, в ход шли даже головные уборы и платья детей.

Стоявший рядом с Марком парень пояснил: если во время такого ритуала на ком-нибудь из родственников вспыхнет одежда, значит, усопший хочет забрать его с собой, и этому совсем не стоит противиться…

К счастью, в этот раз такого не случилось, и церемония шла дальше своим чередом.

Те несколько часов, пока горел погребальный костер, толпа, не переставая, двигалась вокруг уже давно рухнувшей пирамиды, прихлопывая в ладоши и притопывая под ритм сменяющейся песни.

Некоторые жители деревни со временем покидали строй и неспешно шли к своим жилищам, считая, что свой долг