Больные души - Хань Сун

Доктор Хуаюэ, которому довелось препарировать огромное множество трупов, был просто обязан понимать эту простую истину. Красота современной медицины, так будоражащая человеческие души, открывает себя взору слой за слоем, пока скальпель все глубже погружается во внутренние органы.

Странно… Хуаюэ был тем еще панком, но не сидел в лаборатории, поджидая изничтожения генов. Почему? Похоже, что-то отделяло его от Царька горы, Скрипачки и Художника. Они находились с ним по разные стороны баррикад. Возможно, он был представителем той «высшей прослойки целителей», о которой говорил Художник?

Вокруг нас стало собираться еще больше важных с виду и бодрых врачей. На все здание загрохотала оглушительная музыка, напоминавшая по экстатическому звучанию церковные песнопения. Посреди ночи врачи устроили сеанс коллективной гимнастики. Белый свет очерчивал с неумолимостью меча их силуэты. Со всех сторон звучали хлопки, сливавшиеся в единое полотно звука. Да, в этих как на подбор бодрых драконах и тиграх ощущалась несокрушимая жажда жизни. И чем дольше они жили бы, тем больше в них накапливалось бы сил и здоровья. Фармацевтическая диалектика родилась и достигала своего апогея в симбиозе – и антагонизме – между целителями и исцеляемыми. Не только врачи, но и вся больница провалиться в тартарары никак не могли. Все, что мы лицезрели, свидетельствовало, что жить – наивысшее искусство, требующее постоянного совершенствования. Однако было и ощущение, что врачи специально разыгрывали перед нами эту сценку. Словно бы они нарочно высыпали, чтобы попасться к нам с Байдай на глаза. Каждое движение докторов было столь непринужденно и естественно, что приходилось отгонять от себя мысли о том, что они выпендриваются перед нами. К чему врачам куражиться перед больными?

Смотрел я на все это, основательно потея всей спиной и сконфуженно улыбаясь доктору Хуаюэ. На счастье тут Байдай потащила меня прочь.

32. Все под необъятным небом – больница

У меня в голове постоянно прокручивались слова доктора, которого я решил величать «Царьком горы». «Финал – начало»… Начало чего именно? Мои неустанные догадки на этот счет успехом не увенчались.

Некоторое озарение снизошло на меня как-то случайно, за чтением в библиотеке книги под названием «Космическая медицина». Рассказывалось в ней о том, что происходит с телом человека во время космического путешествия и как можно в таких условиях предупреждать и лечить заболевания. После очередной мировой войны, когда Землю выжгут до основания, остаткам человеческого рода придется, скорее всего, перебираться в космос. Однако, по всем свидетельствам, для обычных существ продолжительное обитание в таких экстремальных условиях крайне проблематично. Преодолеть беспощадную тьму межпланетных пространств и распространиться по неизведанным галактикам в многих миллионах световых лет от нас могут лишь организмы, которые устроены из чего-то попроще генов. Похоже, произвести на свет нечто подобное и стремились медфармпанки.

Больницы должны были переместиться на Небеса. И если к тому времени в них еще будут тусоваться пациенты, то они обретут причудливые инопланетные формы. Впрочем, быть человеком и на Земле – доля горькая и тяжелая.

Во вкладке в книге я обнаружил иллюстрацию – фантазию на тему того, как бы выглядела больница на Марсе. Это было здание величественное, украшенное множеством красных крестов, огромная цитадель, возвышавшаяся на уже и так неприступном вулкане. Место для возрождения после войны, которой человечество опустошило свое первоначальное пристанище. Выстроить такую крепость – задача для незаурядных умов. Значит, ее надо было успеть выполнить до кончины врачей. Но как мы должны были понять, что докторам оставалось жить недолго? Мы с Байдай попали, кажется, в квадратуру круга вечных недопониманий.

При нашей больнице работало более десяти тысяч медиков, и многих из них Байдай знала поименно. Она с детства на автомате запоминала их имена. Каждый день из минувших двадцати пяти лет девушка вдалбливала в память одно имя. Вот так она их все и выучила. Запоминать такое в больнице особенно сложно, ведь память больных сильно подрывают регулярно принимаемые лекарственные препараты. Впрочем, Байдай была из тех людей, которые трудностей не боятся, и она запоминала имена через силу, писала их на клочках бумаги, вырезала их в изголовье кровати, повторяла их про себя, будто учила иностранный язык по слову зараз. Девушка рассуждала примерно так: если какой-нибудь из врачей все же умер бы, то его или ее имя вычеркнули бы изо всех систем, а отсутствующее имя – вполне себе ниточка к распутыванию тайны со смертью докторов. Но со временем Байдай пришла к выводу, что это все было ребячеством. Цели своей она так и не достигла. Имена, кажись, были столь же несокрушимыми, как время и пространство.

Я заметил:

– Ну не может же быть, что никто из врачей и медработников, которых мы знаем, не захочет нам выложить правду?

На это Байдай отозвалась:

– Я пробовала от них чего-то допытаться. Обращалась к доктору Хуаюэ. Но кто будет разговаривать с больными о таких вещах? Врачи все как один корчат благосклонность и ведут речи за здравие. Скажут они тебе что-то простенькое на своем птичьем языке, приласкают тебя, дадут наставления. Но слишком уж укоренилась граница, отделяющая целителей от исцеляемых. Много воды утекло, и в глазах обычных людей отношения между врачом и пациентом давно закрепились. Может быть, это не отношения богов и обычных людей. Но по самой меньшей мере это отношения властителей и подданных, старших и младших. В таких условиях речи о том, чтобы погружаться в глубокие материи, и быть не может. Медицинская наука развилась до такой высоченной точки, что врачи и больные уже не находятся в общем измерении. Врачи заведомо знают, что больные ошибаются, и спорить с ними о том, что правда, а что заблуждения, они не собираются. К чему тратить время и силы? Врачам и больным не дано понять, убедить хоть в чем-то и даже просто взаимодействовать друг с другом.

Я обратил внимание, что даже на уровне языка между врачами и больными отсутствовал паритет. Пока доктора твердили о физиологии, тирозинкиназных ингибиторах, трехмерной радиотерапии, генетических рисках и многом другом в этом роде, больные рассуждали о вещах другого порядка: как подобрать более бюджетный аналог препарата, нужно ли вручать красный конвертик не только хирургу, но и радиотерапевту, с кем надо быть знакомым, чтобы записаться на прием к специалисту, и так далее. Медсестры разделяли больных на отдельные классы: пациенты общеуходовые, пациенты эмоционально нестабильные, пациенты, способные самостоятельно передвигаться, сваливающиеся с коек пациенты и многие другие. Пациенты же выделяли такие категории медсестер, как медсестры «укол с первого раза», медсестры добрые