Путь в тысячу пиал - Дарья Урбанская

воочию, как и каждый из тхибатцев. Монахи гомпа Икхо вот уже семь десятков лет оберегают жителей от ракшасов и неистово молятся за благополучие наших земель. И вот наконец свершилось! – Он повысил голос, раскинув руки: – Тэнгри вняли нашим мольбам. Один из хранителей пробудился!

– Слава благому тэнгри! – подхватила толпа. – Тэнгри поможет нам…

– Самадхи, – продолжил Бермиаг, – вот истинная причина путаницы в мыслях тэнгри и ошибочных обвинений. Всем известно, что пробуждение после многовекового сна требует долгого восстановления как знаний, так и памяти…

Слова лились из настоятеля, словно мед из бочки, складно и сладко. Он ловко выворачивал правду наизнанку.

«Кйакпа! Вот же старый хитрец, изворотливый, как ядовитая куфия!» – подумал Цэрин, видя, как тхибатцы жадно ловят каждое слово Бермиага. Слыша, как в мыслях своих они верят. Верят в то, что привычно и понятно. Верят настоятелю Икхо.

Гнев забурлил в Цэрине с такой силой, что вырвался из груди утробным ревом, сотрясающим горы, обрывая убедительную, но лживую речь Бермиага. Тхибатцы вновь попадали на землю и уткнулись лбами в пыль.

– Тэнгри потерял разум! – воскликнул Бермиаг, как только грозный рев дракона смолк. Его голос, усиленный десятикратно, зычно разносился над жителями Пхаяти и улетал к вершинам гор. – Столько лет тэнгри были глухи к нашим мольбам! Столько потерь и горестей вынес Тхибат. Слушайте же меня! Слушайте и внима…

Яркая вспышка ветвистой молнии пронзила центральный столб шатра, разбивая его в щепки и испепеляя разноцветные флажки. Гулкий раскатистый гром прогрохотал над Пхаяти, люди распластались так, будто хотели слиться с землей, а с губ их срывался отрывистый шепот молитв. Из-под опадающих стенок шатра в панике выбежали слуги гарпена, да и сам городской голова вскочил на ноги и рванул в сторону толпы, не желая более вести переговоры с разгневанным тэнгри. А вот Рэннё и Бермиаг ступили наружу, хоть и поспешно, но не теряя достоинства, и последний не стал терять времени даром. Воспользовавшись заминкой, он принял стойку всадника, ма-бу, будто врастая в землю – расставил ноги чуть шире плеч, согнул колени под прямым углом и слегка вывернул их наружу, выпрямил спину.

На лице Рэннё промелькнуло удивление. Он сделал шаг к настоятелю и прошептал:

– Учитель, что вы делаете?

Не получив ответа, он отступил и вновь замер за плечом Бермиага, как каменный истукан. А вот Цэрину ответ не понадобился – ему и так все стало ясно.

– Что? Ты смеешь сопротивляться? – Цэрин удивился столь неприкрытой наглости. Хотя, если разобраться, ничего другого и не оставалось этому лжецу на пороге разоблачения и гибели. – Вздумал сразиться с тэнгри, нечестивец?!

– Пхат! – вместо ответа выкрикнул Бермиаг и рубанул рукой воздух. С кончиков его пальцев сорвалось серебристо-бурое сияние, грязное, словно проржавешая стальная пыль, и полетело в Цэрина.

Лхамо, стоящая поодаль, громко вскрикнула. Цэрин видел, как она выхватила из-за пояса свой топор, готовая броситься на настоятеля. Но удар уже достиг цели – Цэрин крутанулся, принимая чужую силу на резко удлинившиеся жемчужные волосы, что окутали его спину шелковым покрывалом. Серо-бурая ла Бермиага скатилась вниз по взметнувшимся прядям, опадая как грязная пена с прибрежного утеса. Но частички ее все же просочились внутрь, искрами опалив спину. Цэрину за все время его существования не раз доводилось участвовать в схватках, но никогда прежде чужая сила так не въедалась в его плоть. Неблагие тэнгри ли, демоны ли – все они обладали силой, но силой известной, равной и честной.

Бермиаг же настолько извратил свою ла, что та поглощала жемчужные переливы Цэрина, расползаясь по коже будто ракшасово проклятие. Боль, сперва едва заметная, с каждым вдохом жалила сильнее. На губах Бермиага промелькнула улыбка, видимо настолько ошеломленным выглядел Цэрин.

– Пхат!

Второй удар последовал сразу за первым, но Цэрин более не стал беспечно подставляться. Он умел признавать ошибки, а в этот раз он явно недооценил человека. Так что Цэрин увернулся от ржавого вихревого потока, отступив в сторону и пригнувшись, и тот попал в толпу.

Раздались жуткие вопли тхибатцев, которые на глазах обращались в пыль, целиком или по частям – ла лжеБермиага пожирала их, как ржа поглощает металл. Остальные же повскакивали на ноги и ринулись прочь, толкаясь и давя друг друга.

– Учитель! – воскликнул Рэннё, больше не в состоянии оставаться равнодушным к тому ужасу, что творилось на его глазах. – Да что же…

Но его слова потонули в криках людей. Их полные боли и непонимания вопли перемежались с молитвами, а молитвы с проклятиями. У Цэрина заломило виски от громкого и противоречивого многоголосия, ведь если плач и вой можно было отсечь, то эмоции вторгались в его разум диким стихийным ураганом, снося все на своем пути. А потому он упустил момент, когда Бермиаг вскинул руку для третьего удара.

– Не смей! – закричала Лхамо.

Как бы это не было бессмысленно, она бросилась на него с топором, но тут же была перехвачена Рэннё. Из ее вывернутой руки топор выскользнул на землю. Но Лхамо и теперь не сдалась: брыкалась и извивалась, попутно пытаясь вразумить Рэннё, призывая его раскрыть глаза и увидеть истину.

Эта возня на мгновение отвлекла Бермиага, и Цэрину хватило ловкости вновь уклониться. Но о былой проворности уже нечего было говорить. Боль в спине раскаленными углями прожигала все его тело, расползалась во все стороны, разъедая кожу до кровоточащих язв.

«Нам было так же больно», – взвыл чей-то голос в его голове.

«Он свивал жгутами наше ла и запирал в каменных темницах», – подхватил второй.

«Жжет! Как же жжет!» – заскулил третий. – «Прекрати это, дзонг-кэ, прекрати наши мучения!»

Стенания плененных душ смешивались с непониманием и ужасом перепуганных тхибатцев, давили изнутри и путались с собственными мыслями, мешая и сбивая.

«Мы лишь хотели жить!» – подхватил еще один далекий голос, слышимый лишь Цэрину.

– Дзонг-кэ потерял разум! – кричал кто-то из убегающих тхибатцев. – Это не благой тэнгри. Демон, принявший его обличье! Пресветлый Бермиаг, спаси нас!

«Переродиться! Мы хотели переродиться…»

Все сливалось в беспорядочный гул, заполняющий голову. Все же Цэрин хоть и вспомнил себя, но много десятилетий, проведенных в самадхи, и правда не прошли бесследно. Ему непросто было уловить гармонию в самом себе.

«Мы вышли из Бардо, ибо не было иного пути».

«Мир живых изменил нас, извратил, лишил разума, а люди прозвали нас ракшасами».

«Бермиаг! Это все он!» – кричали пленники из далекой горы Ундзэн. – «Он виновен!»

– Бермиаг спасет нас! Он всегда помогал людям! – плакала какая-то женщина, забравшаяся под стол в ближайшем доме, прикрывая своим телом перепуганного сына.

«Цэрин!» – А вот этот голос