Я – Легенда - Евгений Александрович Гарцевич

Идиллия продлилась недолго. Над ухом что-то зажужжало, а потом и цапнуло за шею. Я успел прихлопнуть, почувствовав, что неизвестный паразит занял почти всю ладонь. Еще и вырваться попытался, начав дребезжать и щекотаться сломанными крыльями. Плотное мясистое брюшко, размером с винтовочную гильзу, и жесткие сдвоенные крылья, как у стрекозы.

Добивать не стал, чтобы ненароком не впиться пальцами в жало, и отбросил тушку в сторону. И, похоже, попал в Табачного.

— Твою мать! — взвизгнул сопровождающий, — Смотри, куда бросаешь!

— Не, ну ты точно гений, — хмыкнул я. — Ведите меня уже скорее, закончим уже дело. Я посмотреть на все хочу!

И посмотреть, и пощупать, и попробовать! Пока решил перестать играть в угадайки, чтобы потом не портить впечатление. Только факты: под ногами плотно утоптанная земля, погода шепчет жарким маем и прохладит свежим ветерком.

А вот атмосферное давление и магнитные бури я еще не научился определять, хотя пару переломов за жизнь заработал. Но сейчас кости не ныли — либо нет ничего необычного, либо индикатор у меня не прокачанный.

Самочувствие в норме. Голова не болит, ясная, свежая — не только выспался по дороге, но проход через портал будто освежил, выветрив остатки седативных, которые давали в больнице. Дышится полной грудью, неожиданной аллергии нет, только укус чешется на шее. В общем, живем!

Через таможню или пропускной пункт мы прошли быстро и молча. На вопрос местного сотрудника Рыжий развернул какие-то бумаги. Щелкнул кнопкой папки и пошуршал, разворачивая листы. По ним хлопнули печатью, и ворота заскрипели.

Нас встретили на машине. Узкое, жесткое, тесное, пахнущее нагретым металлом и дребезжащие так, словно пробег пошел на новый миллион километров. Крыши не было, окон тоже, под жопой жесткая лавка — на ощупь чуть ли не Виллис времен Второй мировой.

Ехали не особо долго, но очень быстро. Табачный, сидевший рядом со мной на задней лавке, даже про сигареты забыл. Только спросил у водителя, куда так несемся, и ответ ему не понравился.

Сам ответ-то был простым в духе: чтобы не догнали, глянь вон туда… Но Табачный отреагировал слишком уж эмоционально. Я даже слова такого раньше не знал — насколько в нем емко были сконцентрированы страх, удивление и острое желание вернуться домой.

А мне что? Виллисы я любил, солнце греет, пахнет летом — лепота!

Глава 4

То, что за нами бежало, не отставало до самой больницы или научного центра Почтовой службы, конкретики я пока не знал. Но сначала нас встретили пулеметным огнем поверх голов, у меня только в ушах свистело, но Табачный забеспокоился и придавил меня поближе к лавке. Следом шарахнули еще чем-то. У меня на голове зашевелились волосы, а борода чуть ли не инеем покрылась. Одновременно жахнуло морозом, и в воздухе запахло озоном, как после шарахнувшей молнии.

За спиной раздался вопль, перекричавший даже пулеметную очередь. И только после этого табачный выдохнул, буквально обмякнув на лавке.

— Фух, в этот раз пронесло, — прошептал водитель, притормозил (возможно, перед воротами) и уже тогда разорался. — Вы охренели, что ли? На кой гнидский зад долбите ледяшками? Нас чуть не зашибло.

— Винт, остынь, — раздался приглушенный голос и несколько смешков. — Сам знаешь, Бегуна надо валить, пока он отпочковываться не начал. Лучше бы спасибо сказал. Короче, проезжайте быстрее. Вас ждут уже.

— Спасибо, — совсем неблагодарно процедил водитель сквозь зубы, но конфликтовать не стал. Со скрипом включил передачу и медленно поехал вперед.

Дальше все пошло в ускоренном режиме. Либо таинственный бегун всех всполошил, либо мы отставали от неизвестного мне графика. Куда-то подкатили, остановились и сдали меня на руки двум девушкам, пахнущим больничкой. Антисептиком и кварцевой лампой.

Попытку пообщаться завернули, сославшись на время, и отвели в душевую. Вручили мне чуть ли не бумажный халатик, тапочки и полотенце с мылом, рассказали, где кран и оставили одного. Потом помогли побриться, и через пятнадцать минут я уже снова лежал на операционном столе.

— Мы введем вам наркоз, — раздался новый голос, мужской и я бы даже сказал, старческий. — Будет немного больно. Расслабьтесь, скоро все закончится.

— Доктор, а я смогу играть на пианино… — хотел было пошутить, но сразу же после укола меня куда-то понесло.

Но полностью не вырубило. Точно парализовало, только вот я не понял, тело, волю или разум. Я не смог пошевелить даже мизинцем. Или просто не хотел. Мысли сначала закрутились водоворотом, а потом сознание будто нашло течение, куда и встроилось. Я поплыл. Немного над водой, потом ушел под нее с головой. Отрубился. Через какое-то время снова вынырнул. Показалось, что чувствую чьи-то руки на лице, но уверен, я в этом не был.

Сознание снова нырнуло… вынырнуло, нырнуло…

— Готовьте донорский геном, — где-то очень далеко прошелестел голос врача. — Что ему выбрала система?

— Феликс Робертович, здесь особая пометка… — где-то на дальнем берегу проявился еще один голос, женский, помоложе, но тоже в возрасте.

Внутри меня что-то всколыхнулось, слова девушки сработали как триггер. Показалось, что там говорят о чем-то очень важном. Я попытался собрать растянувшееся чуть ли не на несколько километров сознание. Но вышло так себя — часть мыслей уже ускакала далеко по течению, часть пряталась под водой, а те остатки, которые я хоть как-то мог контролировать, барахтались у берега на условном мелководье.

— Это же геном Шакраса? Он же стоит целое состояние? — в голосе врача послышалось такое удивление, что аж слегка вынырнуть смог.

— Наоборот, я слышала, что Зверолов продал его за очень вменяемые деньги, — ответила женщина, растягивая каждое слово. У меня в голове все это звучало, как: дее-ень-нь-нь-гииии.

— Странно, — пробормотал старый. — Это же первый известный случай поимки Шакраса?

— И единственный, — ответила женщина. — Поэтому и цена такая. Зверолов его не смог бы продать. Без второй дозы он никому не нужен, результат же не закрепишь.

— Понимаю, — прозвучало, как поо-о-оо-нииии-маююю, и при этом совершенно буднично и спокойно, во мне что-то опять шевельнулось, но сознание отказывалось работать адекватно. Где-то в одном месте уже почти вопило с требованием разобраться и с пристрастием расспросить доброго доктора, но другая, находясь на грани забытья, хотела эту грань уже перейти и спокойно отрубиться. Что нервничать-то?