Муля не нервируй… Книга 7 - А. Фонд

спаривание и посчитала его выше, чем борьбу за коммунистическое будущее! Считаю, что Иванову нужно осудить, внести ей взыскание и уволить с позором из рядов Комитета искусств СССР! Нужно искоренить гнойник разврата на теле коммунизма! Иванова — мелкобуржуазная ретроградка! Такие люди, как она, не должны позорить имя советского народа и имя работника искусства СССР, в частности! Аморалка и разврат в недрах нашего Комитета недопустимы!

В общем, товарища понесло, и он минут десять распинался по-всякому, обличая бедную Лёлю. Лёля сидела белая, как мел, и не знала, что и говорить. На неё бросали взгляды — как правило, все они были или жалостливыми, или откровенно злорадными. Особенно злорадно смотрели на Лёлю девчата, которые приходили слушать мои лекции в комитет комсомола.

Ну ладно, я решил это дело прекратить, и когда товарищ Громиков иссяк и задал вопрос, желает ли кто-то выступить, я поднял руку.

На меня посмотрели удивлённо Обычно, по правилам, во время подобных мероприятий, выступало два-три человека, которые тоже позорили, обличали провинившихся. Затем кто-то мог немножко и в защиту выступить, потом все, как правило, осуждали и единогласно предавали человека анафеме.

В данном случае я решил немножко изменить ход событий, потому что бедной Лёле и так досталось, и она уже еле-еле сдерживала себя, чтобы не расплакаться.

— Я выступлю, — поднял руку я.

Так как должна сначала была выступить Уточкина, а потом ещё один товарищ, лысый и потный, из другого отдела, по-моему, из бухгалтерии, то все они с удивлением посмотрели на меня. В зале пошли перешёптывания, но мне было по барабану. Я встал и сказал:

— Товарищи! Имею ли я право, как руководитель проекта, выступить по поводу поведения товарища Ивановой? Как вы считаете?

Все опять начали перешёптываться. Громков и Уточкина растерянно посмотрели на товарища Иванова, но тот кивнул.

— Пожалуйста, приступайте, товарищ Бубнов, — сказал Громиков и постучал линейкой по графину, чтобы в зале воцарилась тишина.

Все на меня уставились заинтересованно, и я, под перекрёстным огнём сотен любопытных глаз, вышел к трибуне.

— Товарищи! — сказал я, и тишина стала вязкой на ощупь, — я хочу выступить в защиту товарища Ольги Ивановой!

В зале моментально поднялся возмущённый гул. Особенно старались бабы, то есть товарищи женщины. Они выражали возмущение разными способами: охали, ахали, ругались. Но я терпеливо ждал, пока это всё закончится.

Наконец товарищ Громиков не выдержал и постучал опять металлической логарифмической линейкой по стеклянному графину:

— Товарищи! Товарищи! Что это такое? Прошу тишины, соблюдайте тишину! Тихо, я сказал! — не выдержав беспорядка, рявкнул он.

Все постепенно утихли.

— Так вот, — сказал я, — спасибо, что дали мне возможность выступить, товарищи. Во-первых, никакого порочащего и развратного поведения у товарища Ивановой не было. А вот что на самом деле было. Было два человека: наш советский сотрудник из Комитета искусств СССР и меценат-филантроп из братской социалистической республики, который поддерживает нашу коммунистическую борьбу, искренне верит в победу коммунизма, в коммунистическое светлое будущее нашего народа. И который встретил нашу красивую советскую девушку, полюбил её, а она полюбила его. Ведь это же так прекрасно, когда будет создана семья, ячейка общества, и результатом этой любви будет ребёнок, который продолжит дело матери по укреплению коммунистического будущего в братской Югославии.

В зале была тишина. Все слушали, затаив дыхание.

— Я не думаю, что этот прецедент является столь отвратительным и ужасным, если два человека имеют одинаковые красные идеалы, если они верят в одинаковое светлое будущее и руководствуются лозунгами наших вождей — Иосифа Виссарионовича и Тито! Я прав, товарищи?

В зале царила тишина, и тут Изольда Мстиславовна зааплодировала и выкрикнула со своего места:

— Браво, Бубнов, ты прав!

И тут зал взорвался. Сначала один робкий хлопок, затем два, потом три, и так через буквально пару секунд зал весь утонул в овациях. Я раскланялся и, когда восторги поутихли, сказал:

— А теперь, товарищи, я предлагаю проголосовать за то, чтобы дать возможность товарищу Ивановой Ольге от имени нашего Комитета искусств выехать в Югославию, и выйти замуж за этого человека. Насколько я знаю, его зовут Пётр, и он является социалистом-филантропом, поддерживает коммунистов на Западе. Нам нужно дать возможность им жить вместе. Более того, я лично буду ходатайствовать, товарищи, о том, чтобы Ольге, как опытному сотруднику Комитета искусств СССР, выделили аналогичную работу в Комитете искусств Югославии. И именно Ольга Иванова, я считаю, может стать тем связующим звеном, через которое в дальнейшем мы будем развивать наши международные советско-югославские проекты. Ведь этот фильм «Зауряд-врач» — он не последний. Я уверен, товарищи, более того, я точно знаю, что мы все с вами примем участие в таких вот разработках. Я всё сказал. Спасибо за внимание!

Зал зааплодировал.

Изольда Мстиславовна мне подмигнула. Лёля Иванова сидела довольная и счастливая.

Проголосовали все за Лёлю единогласно.

Собрание закончилось, люди начали расходиться, но не все. Многие подходили ко мне, жали руки, выражали уверенность, что проект советско-югославского фильма и дальше будет продолжен, и что они тоже будут включены в делегацию и поедут в Югославию. Что мы вместе поработаем. И вообще они все уверяли меня, что всегда считали меня очень перспективным человеком, и что у нас всё получится. А вот если они подключатся, то всё получится ещё лучше. И в таком вот в таком вот духе по несколько минут, потом долго-долго жали мне руки и многословно расхваливали.

В общем, не успел я от одних отделаться, как попадал из одних рук в другие, но всё-таки постепенно очередь таяла, и наконец-то я вырвался на свободу.

Но не успел я выйти из зала, как меня перехватила… Зинаида Синичкина.

— Муля! — возмущённо воскликнула она. — Нам надо поговорить! Это срочно!

— Зинаида, я спешу, — попытался отделаться я.

Разговаривать с этой девушкой мне не хотелось. Она, мало того, что была туповата и ограничена, но после того, как Мулина мамашка ей всего наплела, мне как-то общаться с ней было уже неприятно. Понимаю, что неправ, но тем не менее.

— Муля! — между тем вцепилась она в меня, как клещ. — Все-таки мы поговорим! Иди сюда!

И она потянула меня за руку за угол.

— Ну, говори, что тебе? — раздражённо сказал я.

Мне нужно было спешить домой. Там где-то Вера уже должна была проснуться. И, если Дуся её не выгнала, нам нужно было с нею поговорить.

— Почему ты помог Ивановой? — обличительно ткнула