Военный инженер Ермака. Книга 4 - Михаил Воронцов

Местные татары отнеслись к моей затее с интересом. Они хоть и мылись в своих юртах-банях, но признавали, что русская баня лучше. Особенно обрадовались женщины — перспектива иметь отдельную женскую баню их воодушевила. До сих пор им приходилось ждать особых дней или мыться урывками, когда мужчин не было.

Я знал, что впереди огромная работа. Нужно было не просто построить срубы, но и сделать правильные печи, организовать подачу воды, может быть, даже провести деревянные трубы от реки. Но главное — приучить людей к регулярному мытью, объяснить, что это не блажь, а необходимость. Что чистота — залог здоровья, особенно в условиях сибирской зимы, когда любая болезнь может стать смертельной.

…Скоро в Кашлыке выросла новая постройка — большая баня, что стала сердцем и гордостью всего поселения. Она предназначалась для всех: в определённые часы туда шли мужчины, в иные — женщины и дети, а ещё были особые «карантинные» часы для больных.

Сруб её стоял на каменных валунах и лиственничных чурках, подбитых гравием, с маленькими отверстиями по периметру, чтобы летом свежий ветер гулял под полом, а зимой их можно было закрыть. Размером баня была почти с хорошую избу, и высотой — человеку с поднятой рукой не достать потолка. Внутри делилась она на три части: сначала предбанник-раздевалку, за ним — просторную моечную, а уже дальше — самую горячую, парную. Перегородки сложены из брёвен и щитов, проконопаченных войлоком.

В парной пол был настелен плотной лиственницей с лёгким уклоном, чтобы вода уходила в сливной лоток. В моечной настилали съёмные деревянные решётки, под которыми лежала глина и гравий для стока. Двери делали низкие, чтобы жар не уходил, и через маленький тамбур человек попадал в тепло.

Средние, квартальные или артельные бани будут проще: меньше размером, по семь — восемь шагов в длину и ширину, вмещать с полтора десятка человек, максимум два десятка. Там предбанник будет теснее, а моечная и парная совмещены, только у печи поставим перегородку-ширму. Всё остальное — по тем же правилам, только камней и воды требовалось меньше, а воду чаще носить ведрами.

Сердцем каждой бани является печь-каменка. Ее надо ставить её «по-чистому», с дымоходом, а не по-чёрному.

Так устроенные бани стали для Кашлыка не только местом мытья, но и символом нового порядка — чистоты и силы.

* * *

Серые облака низко висели над тайгой, когда последний из пострадавших наконец перестал биться в судорогах. Айне отерла пот со лба и медленно поднялась с колен, где провела последние часы, удерживая мужчину от того, чтобы он не покалечил себя во время приступа. Мерячение отступило. Хотя временно, она это знала наверняка.

Молодая шаманка огляделась. В их маленьком поселении на берегу реки царила тишина — не та спокойная тишина, что бывает после бури, а тяжелая, больная. Женщины сидели у своих чумов с пустыми глазами, мужчины двигались медленно, словно старики, хотя многим едва исполнилось тридцать. Дети почти не играли — сил оставалось слишком мало.

Айне сжала в руке свой шаманский посох, украшенный перьями и костями. Духи шептали ей уже несколько ночей подряд, и теперь она знала — если ничего не предпринять, следующая волна мерячения может стать последней для их народа. Болезнь, что заставляла людей повторять чужие движения и слова, терять себя в безумном подражании, становилась все сильнее с каждым разом.

Старый Мункачи, глава поселения, сидел у центрального костра, поправляя тлеющие угли. Его морщинистое лицо казалось высеченным из темного дерева, глаза смотрели устало. Айне подошла к нему решительным шагом.

— Мункачи, — голос девушки звучал тверже, чем она ожидала. — Я знаю, что делать.

Старик поднял на нее взгляд. В его глазах мелькнула искорка надежды, тут же погашенная привычным скептицизмом.

— Что ты можешь знать, девочка?

— Я ухожу, — просто сказала Айне. — Но вернусь.

Мункачи резко выпрямился, его седые брови сошлись на переносице.

— Куда ты уходишь?

Айне покачала головой, длинные черные волосы скользнули по плечам.

— Пока не скажу. Далеко.

Старик встал, опираясь на посох. Несмотря на возраст, он все еще был выше девушки на голову.

— Что ты задумала? — его голос стал жестче. — Скоро зима, первый снег может выпасть через несколько дней. Ты погибнешь в тайге одна!

— Не погибну.

— Куда ты собираешься? — Мункачи схватил ее за плечо, но Айне мягко высвободилась.

— Не скажу, — повторила она. — Если расскажу, ты попытаешься меня остановить. А если меня остановят, поселение не переживет зиму.

В ее темных глазах горела такая уверенность, что старик невольно отступил.

— Духи указали тебе путь? — тихо спросил он.

Айне кивнула, но больше ничего не сказала. Она развернулась и пошла к своему чуму собирать вещи. Мункачи смотрел ей вслед, чувствуя, как холодный ветер с реки пробирается под его малицу.

К вечеру она уже спускала свою маленькую долбленую лодку к воде. Река текла темная и холодная, отражая свинцовое небо.

…Маленькая фигурка в лодке становилась все меньше, пока совсем не исчезла за поворотом реки. Мункачи долго стоял на берегу, вглядываясь в темнеющую даль. Ветер усилился, принося запах снега.

— Духи предков, — прошептал он, — защитите эту девчонку.

* * *

Глава 4

* * *

Однажды утром я проснулся от того, что в избе стало холоднее обычного. Дыхание превращалось в пар, а вода в ведре у порога подернулась тонкой корочкой льда.

Я вышел наружу и увидел, как Иртыш начал меняться. Еще вчера река катила свинцовые воды, а теперь у берегов появились первые забереги — полосы прозрачного льда, которые скоро станут шире. Течение в середине реки еще боролось с холодом, но было видно, что долго ему не продержаться.

Выпал снег, и Кашлык преобразился. Улочки между постройками исчезли под ровным белым покровом. Следы быстро заметало — ветер гулял между домами, поднимая снежную крупу и швыряя ее в лицо.

Лес на противоположном берегу Иртыша изменился. Сосны и ели согнулись под снежными шапками, березы и осины превратились в белые столбы. В воздухе висела особая тишина — та, что бывает только зимой, когда снег глушит все звуки. Изредка где-то в лесу с треском ломалась ветка, не выдержавшая тяжести снега, и этот звук разносился далеко в морозном воздухе.

Воздух стал прозрачным и звонким. В ясные дни, когда выглядывало солнце, снег искрился так, что больно было смотреть. Тени на снегу становились синими, почти фиолетовыми. Деревья покрывались куржаком — толстым слоем инея, который