Берег ночью. Сборник малой прозы. - Мария Семеновна Галина

Дартмура казались безобидными; на кочках верещали кузнечики, меж сухих пучков травы сновали камышовки. Разогретая трава пахла, скорее, приятно. Лишь иногда под поверхностью, затянутой обманчивой зеленью, вспухали и лопались вонючие черные пузыри.

— Иногда мне кажется, — Дойл ощупывал тростью на вид безобидную кочку, — есть такие места… словно бы некие ворота. И здесь — одно из них. Все эти местные истории о Черной Собаке… Я, кстати, думаю, написать роман. О проклятии рода, страшной тайне и огромной собаке. И объяснение, заметьте, должно быть самым что ни на есть естественным. В детективе обращаться к сверхъестественному — дурной тон.

— Рад слышать, — кисло сказал Мортимер, — кстати, в Суррее тоже рассказывают о большом черном животном с горящими глазами. Только они называют его «суррейской пумой», знаете?

— А! — голос Дойла оживился, — вы все-таки были в Суррее?

Мортимер молча пожал плечами.

— Я так и думал. Вам не чужда тяга к неизведанному. Ну, и?

— Передал его вещи. Рассказал, что был при последних минутах.

Он помолчал.

— Маленький домик, очень бедный. Очень чистый. В центре комнаты половицы истерты меньше, чем у порога. Таким, знаете, квадратом.

— Там лежал ковер, — сказал Дойл уверенно. — Вероятно, афганский. Он ведь участвовал и в афганской кампании, сержант Перкинс.

— Да, и ковер продали. Они бедствуют, доктор. Брошенные на произвол судьбы — ведь война с бурами сейчас непопулярна…

— Я пишу книгу, которая должна переломить общественное мнение. Продолжайте.

— Ну, я дал им денег. Она отказывалась, но дети… Милая маленькая женщина, очень усталая. Нанимается прачкой в соседнее поместье. Красные распухшие руки… Когда я отдал ей его трубку и кисет, она улыбалась.

— Вот как?

— Я сказал, что он помнил о них до последнего мига. Она спокойно сказала: «Я знаю. Он был тут, мистер Мемпес» — вот что она сказала. Сказала, что проснулась словно бы от чьего-то присутствия. И увидела Джона. Он сидел у кроватки малыша и смотрел на него. Тот как раз выздоравливал после ветрянки, потому спал крепко и даже не проснулся.

Он выразительно посмотрел на Дойла.

— Я так и знал, — кивнул тот.

— Он повернул к ней голову, улыбнулся, — продолжал Мортимер, — и выглядел совершенно как всегда. Это странно, да, доктор? Ведь когда мы его видели, он выглядел вовсе не так: он выглядел чертовски плохо.

— Астральное тело далеко не всегда уподобляется физическому.

— Да-да, я тоже читал этого чудака Крукса.

— Он не чудак, — твердо сказал Дойл. — Он ученый. Ученый-естественник.

— Да. Так вот, она хотела броситься к нему и обнять, она решила, что он просто вернулся домой, вы понимаете. Но не могла встать с постели. Она говорит, что словно окаменела, и, пока она пыталась пошевелиться, он приложил палец к губам и скользнул за дверь. «Как тень», — говорит она. Тут ее отпустило, она накинула платок и выбежала, но там никого не было. Я вам не верил, доктор Дойл. Но это…

— Это все время существует рядом с нами. — Из-под крепких башмаков Дойла во все стороны порскали кузнечики. — Мы просто не хотим этого видеть.

— Доктор, — нерешительно произнес Мортимер, — я знаю, вы… порвали со своими католическими родственниками. И повсюду говорили, что религия… ну, приносит одни лишь раздоры. Однако вера содержит в себе опыт веков, а здесь… стоит ли, отказавшись от одной религии, создавать другую?

На горизонте в колеблющемся мареве сверкнула вспышка. Гелиограф, подумал он машинально, потом, услышав глухой удар, решил; нет — все-таки гроза. Или нет… неужели?

— Вроде бы пушка стреляла?

— Спиритизм, друг мой, а вернее, спиритология — это не религия, — отрезал Дойл. — Это наука. А что до пушки… Там, на скале, Принстаунская тюрьма. Верно, опять убежал какой-нибудь каторжник. Ничего, — он любовно похлопал по палке с тяжелым набалдашником в виде оскаленной собачьей головы, — мы сумеем постоять за себя, верно?

* * *

9 мая 1915 года, Уиндлшем, Англия

— Мне это не нравится, Артур. Ты же знаешь!

— Дорогая, — мягко ответил Дойл, — это необходимо.

— И эта женщина мне не нравится, — упорствовала Джин.

— А вот твой брат думает иначе.

— Малькольм, — снисходительно произнесла Джин, — не разбирается в женщинах.

— Сестры всегда так говорят. Ты просто ревнуешь. — Он поцеловал ее в висок. — Добрый вечер, Мортимер. Как вы себя чувствуете?

Журналист осторожно, боком спускался по лестнице.

— Сегодня болит сильнее, доктор Дойл.

— Так и должно быть. Это от упражнений. По крайней мере, колено, я вижу, начало сгибаться.

— Ну…

— Вы еще поиграете в крикет, друг мой.

— Я не хочу играть в крикет. А, вот и Лили. Здравствуйте, мисс Лодер-Саймонс.

Лили Лодер-Саймонс, высокая, светловолосая, с подвижными нервными руками, вошла в гостиную, быстро прикрыв за собой дверь.

— Я готова, доктор Дойл, — сказала она, не ответив на приветствие. Казалось, она вообще не заметила Мемпеса.

Далеко на континенте, под Ипром сходились армии.

* * *

Окна гостиной были плотно зашторены; в темнеющем небе над старой доброй Англией медленно плыл, начиненный, точно гигантская рыба — икрой, смертоносными бомбами, шестисотфутовый цеппелин…

Одинокая свеча горела посреди стола.

— Мне нужна бумага, — сказала Лили, — много бумаги.

— Это же дом писателя, — Дойл улыбнулся.

— Тогда…

Лили закрыла глаза и замолчала. Ему послышался дальний раскат грома, там, за Проливом. Боже мой, думал Дойл, это они зовут меня — над холмами, над черной водой Канала, сквозь артиллерийские залпы, голоса, голоса… Триста тысяч, триста тысяч человек… В одну неделю. Такого никогда еще не было, это не в силах объять человеческий разум. Мужья, сыновья, братья…

«Где вы все? — беззвучно шептали его губы — Где вы? Отзовитесь!»

Джин нетерпеливо пошевелилась.

— Я не…

— Тс-с…

Руки Лили Лодер-Саймонс двигались сами по себе.

— Кто здесь? — спросила она низким голосом.

— Бумагу, подсуньте же ей бумагу…

— Кто здесь? Что ты хочешь сказать?

Язычок свечи пластался и плясал, и карандаш яростно царапал бумагу, прорывая ее насквозь.

— Назови первую букву твоего имени. Имя!

Рука отбросила бумагу и схватила следующий листок.

— «Я», — прочитал Дойл. — «Яков»? Нет… Он подобрал второй листок.

— Я Малк… ска… скажи Джин… я…

— Нет! — отчаянно завизжала Джин, заткнув уши и зажмурившись, — нет! Она врет! Все врет!

— Убит, — гласил следующий листок.

Мортимер осторожно поддержал миссис Дойл под локоть.

— Пойдемте, сударыня.

Белая рука продолжала писать. Слепые глаза неподвижно уставились на пламя свечи, и оно трепетало под этим взглядом.

— Атака… захле… Со… Сомма… Скажи Артуру.

— Что? — лист бумаги трепетал в руках у доктора, точно белая ночная бабочка, — что ты хочешь мне сказать? Малькольм? Малькольм, это ты?

— Сомма, — крупными буквами было выведено на бумаге.

Рука продолжала скользить по последнему уцелевшему