Юная Раса - Майк Манс

прилетавшая к вам с целью разведки, восемь тысяч лет назад отвергла путь Согласия, попытавшись напасть на наш зонд. Но наше появление подстегнуло их технологическую гонку, взаимную подозрительность, и они очень быстро скатились к типичным Несогласным. А потом, как юная и полная амбиций раса, начали агрессивную экспансию, захватывая и уничтожая колонии других таких же несчастных, как и они. Поэтому нам вдвойне тяжело было наносить удар по их кораблю, ведь ещё недавно мы так же оберегали их, как и вас.

Вот оно что. Очень интересно. У Петра появилась твёрдая уверенность, что та Ответственность, которую несли Кен-Шо, невероятно больно отзывалась в их людях. Каждый погибший из-за того, что они не смогли привести других на путь истинный, оказывался в каком-то философском смысле на их совести. Это не могло не сказаться на всём их развитии. То есть наличие Несогласных лишь поднимало моральный облик Согласия. Надо будет непременно изложить это в продолжении своего трактата о неизбежности зла. «Неотвратимость Добра» – вот как он назовёт труд. Может быть, когда-нибудь его даже напечатают. А пока что можно наслаждаться прекрасным летним деньком у озера с кружкой кваса и даже, может быть, искупаться.

– Кстати, Вол-Си Гош, – у него мелькнула ещё одна мысль, уводящая беседу в сторону, – а сейчас лето или такая погода стоит всегда?

– На планете полный климатический контроль, Пётр Григорьев. Погода устанавливается разная, даже со случайным фактором, чтобы люди не теряли интерес. Бывает жарко, а бывает и слегка зябко. Иногда идёт дождь, хотя он и не нужен для растений, вода подводится через подземные коммуникации и насыщает почву напрямую. А вот в нескольких местах планеты мы создали зиму, чтобы у людей была возможность насладиться холодом и снегом. Ну и, само собой, в заповедниках формируем климат, идеально сбалансированный для местных форм жизни. Есть заповедники для животных и растений, любящих сухой климат, есть для тех, кто живёт в джунглях, есть для любящих морозы.

– Это просто великолепно звучит! – воскликнул Генрих. – Я просто ненавижу межсезонье, у меня на родине в такое время промозгло и скучно! Хотел бы я жить в вечном лете! – он потянул пиво, шмякнул ладонью по пузу и, нисколько не смущаясь, затянулся электронной сигаретой.

– Скажите, а есть у вас места, где царит осень и уныние, грязь и увядание природы? – тихо спросил Григорьев у Вол-Си Гоша.

– Пётр, а зачем? Людям там будет тоскливо, кто по своей воле захочет поехать туда? – удивился инопланетянин.

Русский пожал плечами. Он и сам не знал ответа на этот вопрос, но понимал, что без осени не стал бы тем, кем являлся. Возможно, лучшие умы человечества зародились лишь благодаря осени и осознанию быстротечности, смертности, конечности сущего.

* * *

Прогулка до музея Согласия заняла целых полчаса. Целых, потому что сегодня было очень жарко, градусов тридцать по ощущениям, а жара для живущего в Петербурге профессора, оказалась труднопереносимой. Но наконец они пришли и остановились перед огромным кубом, который встретился им вчера. Хотя никаких дверей в здании не было, Вол-Си уверенно подвёл землян к середине основания одной из граней. Стена гостеприимно раскрыла перед ними проём так же, как на корабле. Изнутри веяло холодом, причём сильным, но Петра это весьма обрадовало.

Едва они вошли, дверь закрылась, и они оказались в тёмном, мрачном, словно подвальном холоде. Перед ними сразу же приземлилась слабо светящаяся платформа, на которой стоял мужчина, одетый в подобие белого восточного халата.

– Нош каан Ниешчша солш ги. Щосс нис уалс зза лис, – произнёс тот, поднимая руку и сжимая ладонь в кулак. Пётр ждал, что прибор Вол-Си Гоша переведёт, но, видимо, тот был выключен.

– Нус каан, – ответил Вол-Си мужчине. – Зза наш лоокас лис нилс хоз. Карсиз Ниешчша лис вулс.

Тот кивнул и сошёл с платформы, с неким любопытством глядя на гостей.

– Проходите на платформу, пожалуйста, – предложил им Вол-Си, – это гид, я его попросил уступить мне честь провести экскурсию как приведшему вас к Согласию.

– Нус каан! – сказала Джессика гиду, подняв сжатую в кулак руку, и тот улыбнулся. Видимо, как лингвист англичанка поняла, что эти слова – приветствие на языке Кен-Шо.

Они встали на просторную платформу, и по её периметру загорелось блёклое силовое поле, примерно по пояс, видимо, чтобы они случайно не выпали. Платформа довольно резко взлетела, и Пётр мгновенно потерял из виду гида и всяческую ориентацию в пространстве. Было дико темно, если не считать тусклого освещения от барьера. Зато виднелись небольшие освещённые участки, как звёзды, горящие тут и там. Возле ближайшего светлого пятна они заметили другую платформу с небольшой группой подростков и что-то рассказывающим им гидом. Точнее, только их силуэты, словно тени, закрывающие свет.

– Итак, земляне, мы сейчас с вами находимся в центре музея Согласия, – громким шёпотом произнёс Вол-Си. – Тьма, которая нас окружает, символизирует бесконечность и непроглядность космоса. Все экскурсии начинаются отсюда. Прошу вас проникнуться ситуацией. Вокруг нас – неизвестность. Где-то находятся друзья. А где-то, вполне возможно, и враги. Мы не можем знать заранее, откуда ждать опасности, и начинаем подозревать всякого. Подозрение рождает страх. Страх ведёт к ненависти. Ненависть убивает разум и губит цивилизацию, – он замолчал, предоставляя гостям возможность переварить его слова.

Да, мощный символизм. Все прислушивались к наступившей тишине, и лично Пётр расслышал голоса, далёкое эхо которых слабо разносилось по залу. Колебания воздуха и шелест выдавали, что где-то рядом проносятся другие платформы. Сколько здесь сейчас было гостей? Возможно, сотни или тысячи. Первородный страх попытался завладеть сердцем, страх оказаться беспомощным перед лицом жестокой Вселенной. Но он подавил его, сосредоточившись на светлых участках вокруг. В этом была цель?

– Что ж, – продолжил также негромко говорить Вол-Си, выждав с минуту. – Освещённые участки, которые вы наблюдаете, – экспонаты музея. Видны не все, а только те, перед которыми сейчас стоят посетители. Для нас они должны ассоциироваться с Согласием. Где есть Согласные – там есть свет. Где их нет – там царит тьма. Какой смысл в свете, если он не несёт добра? Никакого. Поэтому свет зажигается лишь там, где есть, ради кого его нести. Двинемся же к первому экспонату, – слова их гида ещё сильнее разожгли в Петре философа. Он словно присутствовал на ритуале в каком-то храме, а не в музее.

Платформа начала движение, ощущавшееся лишь по лёгкому ветерку и тому, как меняли своё положение «звёзды» в огромном пустом космосе. Когда она остановилась, перед ними загорелся небольшой прозрачный шар, где находилось изображение мужчины явно не из народа Кен-Шо. Он казался седым и морщинистым, но его зелёные глаза светились мудростью. Одет мужчина был в какой-то странный костюм: нечто среднее между европейским смокингом и японским кимоно,