Наши уже не придут 6 - RedDetonator

— Похоже, что кусок обшивки, — пожал плечами обер-ефрейтор.

Время от времени, на позиции или рядом с ними падают такие вот признаки войны в небесах. Иногда россыпью гильз, а иногда пылающими самолётами или вот такими обломками.

— Может и убить, — произнёс Мельсбах, доставая портсигар.

— Отделение! — заорал Тристан. — Все в блиндажи! Охранение — на месте!

Он считается бывалым, кто-то даже думает, что он ветеран, но это лишь на фоне тех, кто прибыл на фронт недавно…

«И все они умрут», — подумал он. — «После каждого штурма остаётся меньше половины».

Пополнение боеприпасов и живой силы очень затруднено — в небе постоянно находятся сотни вражеских штурмовиков. Они уничтожают обнаруживаемые колонны, а это сильно всё осложняет.

Поэтому основную массу грузов возят ночью, но это помогает лишь частично, ведь у противника есть и ночные штурмовики, которые пусть и находят далеко не все колонны, но те, что находят, уничтожают надёжно.

С небес начало падать ещё больше обломков. Они представляют нешуточную опасность, так как падают в огромных количествах и по большой площади.

На землю посыпались гильзы. Сотни. Тысячи.

Они свистели, будто стрелы, а потом бились о землю, с хрустом и звоном, похожим на звук удара цепи по бетонному полу.

Где-то наверху устроили грызню лётчики, уничтожающие друг друга без жалости, не экономя снаряды и патроны.

Скрывшийся в предбаннике блиндажа Тристан Диттмар поглядывал на небо, но сам не понимал, зачем. Это схлестнулись истребители, возможно, последние из тех, что оставались у Германского рейха. У врага же очень много истребителей и нет недостатка в лётчиках, поэтому господство в воздухе за ним.

В небе появился чёрный дымный шлейф, стремительно мчащий к земле. При приближении стало ясно, что это полноценный самолёт, разбрызгивающий пылающее топливо и никем не управляемый. За последние секунды его полёта Тристан сумел разглядеть сорванный фонарь остекления, что свидетельствовало о том, что лётчик выпрыгнул.

«Bf-109», — идентифицировал Тристан самолёт.

Упал он куда-то на позиции Красной Армии или чуть дальше.

Град из обломков и гильз прекратился, поэтому Диттмар приказал отделению покинуть блиндажи и занять позиции.

По всему фронту что-то постоянно происходит, но в траншеях всегда одно и то же — сырость и ожидание. А потом может начаться артналёт, или атака штурмовиков, а если совсем не повезёт, то и полноценный штурм, со всем перечисленным и танками с пехотой.

За прошедшие сутки их обстреливали уже дважды, а ещё один раз прилетало звено штурмовиков. Если сегодня до полудня будет артобстрел, то можно ожидать штурма.

Делать тут особо нечего, они обороняются, поэтому никаких больше манёвров — траншеи выкопаны жителями города, которых уже должны были успеть эвакуировать, а блиндажи они построили позавчера.

Есть противотанковые пушки, а также несколько батарей гаубиц, поэтому они не одни, но так будет не всегда. Когда враг узнает расположение гаубиц и батарей ПТО, их быстро уничтожат, а траншеи смешают с грязью ракетами и снарядами.

— Обед принесли, — сообщил ефрейтор Шульц.

Тристан дал знак Хайнцу и последовал за ефрейтором.

Принесли кастрюлю с айнтопфом, (1) запах которого чуть не лишил Диттмара сознания — чувствовалось, что там есть мясо, возможно, фрикадельки. Как командир отделения, он снял пробу первым.

Увы, не фрикадельки, а просто мятые кусочки фарша, но это тоже было неплохо, ведь за Одером айнтопф бывал и вовсе без мяса.

— Что будешь делать, когда всё это закончится? — спросил Хайнц, когда они сели на ящики из-под патронов.

— Не знаю, — пожал плечами Тристан. — Не уверен, что это вообще закончится.

— Закончится, — уверенно улыбнулся Хайнц. — Как-то, но закончится.

Это совершенно не по уставу, что обер-ефрейтор так панибратски беседует с обычным шютце, но Хайнц пережил вместе с Тристаном целых два штурма, поэтому они стали практически родными.

Вчера ещё был Карл Бадер, но ему оторвало обе ноги гранатой, а затем его увезли в тыл. Непонятно, жив ли он вообще, но Диттмар пообещал себе, что узнает о судьбе друга сразу же, как окажется неподалёку от госпиталя…

— Соли маловато, — произнёс Мельсбах.

— Нормально посолили, — не согласился с ним Тристан. — И тебе ли…

Раздался характерный свист, а затем его приглушило взрывом.

Он сразу же рухнул на дно траншеи и пополз к блиндажу. Ему нужно оказаться там как можно быстрее и тогда будет шанс, что он выживет.

Этот обстрел может значить только одно — враг скоро будет здесь.

Крупнокалиберные снаряды падали на позиции, подбрасывая в воздух сотни килограмм почвы, а Тристан упорно полз. Можно было подняться и пробежать оставшееся расстояние, но он уже видел, что может быть в таких случаях.

Маркус Эггер советовал при обстреле быть как можно ниже. Чем ты ниже, тем меньше шанс, что тебя напичкает осколками. Это не гарантия безопасности, но это точно шанс…

Диттмар добрался до блиндажа и только внутри понял, что за ним не полз Хайнц. Возможно, он пополз к одной из противоснарядных щелей, но все они дальше блиндажа.

Сев на лавку, Тристан начал очищать автомат, чтобы, когда придёт час, оружие не подвело. И этот час ближе, чем он надеялся.

Обстрел был долгим — дольше обычного. Это точно он.

Крыша блиндажа вздрагивала, земля осыпалась с потолка, запах гари и металла уже успел въесться в эти толстые брёвна. Диттмар закончил с автоматом, убрал пенал и положил оружие на колени, глядя в стену. Там была трещина. Она пульсировала от каждого взрыва, словно живая.

Спустя, может быть, пятнадцать, а может, тридцать минут, обстрел затих так же внезапно, как начался. На мгновение повисла давящая тишина, а затем пришёл новый звук — частый грохот танковых орудий.

— На выход! — скомандовал Тристан. — Оружие к бою!

В блиндаже с ним было трое солдат из его отделения — Ганс, Дитрих и ещё один Ганс. Он старается не привязываться, поэтому запоминает только имена и лица.

Воняло тротилом. Этот запах ни с чем не спутать, он подчёркнуто химический, горький, щипающий нос и саднящий горло. Этот запах въедается в волосы, кожу и одежду, оставаясь с тобой надолго…

Диттмар прошёл по траншее и обнаружил Хайнца.

Он лежал на том же месте, где и был — ему оторвало левую часть головы, чуть выше левого глаза. Мозг наполовину вывалился из черепной коробки, а на лице осталось растерянное выражение, будто бы Хайнц до последнего не верил, что такое могло