Малахитовый бегемот. Фантастические повести (сборник) - Алексей Константинович Смирнов

мелькала, но я не присматривалась, какое мне дело. И вот он вошел, обтерханный, молью траченный, хотя потрудился вырядиться, потому что все-таки понимал, что не в столовую намылился и даже не в гастроном. Песочный, дикий какой-то костюмчик, стоптанные ботинки, галстук за три рубля. Представьте, ноги вытер о ковер. Не иначе, разволновался. А может быть, дома так делает, воображаю его ковры.

- Здравствуйте, Павлина Пахомовна!

Каркнул, а не сказал, как подавился. Лицо похоже на утюг: затылок квадратный, а рожу будто сплющили под углами. Все выстроилось в ребро - подбородок, шнобель, межбровье. Волосы редкие, перхотные, зализаны к плеши. Глазками прямо искательно жрет. Ходят ко мне просители, как не ходить, такая моя планида и звезда, но этот приперся какой-то классический.

- Присаживайтесь, - говорю, - Дрон Ефимович.

И он с готовностью зашептал:

- Дориан, Дориан.

Я не сразу поняла.

- А? - спрашиваю.

- Дориан, - повторил этот убогий.

Ну да, я немного ошиблась. Откуда мне было знать, кто он? Вошел - я заглянула в бумаги, наспех прочла, что он Дрон. На всякий случай перечитала фамилию - Торт.

- Родители очень любили Уайльда, - шелестел мой заведующий, мой безнадежно директорствующий Дориан. - Я еще не родился, а они уже выбрали имя. Я еще ножкой толкался.

- Что у вас, Дориан Ефимович? - перебила я.

- Библиотека же, Павлина Пахомовна! - Торт изобразил крайнее страдание. - Мне приходят какие-то бумаги, проверки - тоже приходят. Пожарные. Санитарный доктор - вы знаете, наверное, Дмитрий Владимирович...

- К сожалению, не знаю, - отрезала я. - Дориан Ефимович, я очень занята. Изложите, пожалуйста, без предисловий.

- Библиотека, - повторил он, как дунул чем-то после дешевой еды. - Я навел справки - все хором советуют: идите к вам.

У меня чуткий поэтический слух. Я не удержалась.

- Так и выразились - идите к вам? Значит, библиотекой заведуете?

Торт пошел пятнами.

- Боже упаси, это я для краткости. Сказали со всем почтением: обратитесь, мол, к Павлине Пахомовне Вониной. Я, грешным делом, не знал, что нами владеют военные. Сначала удивился, а потом обрадовался. Солдат ребенка не обидит!

- Матрос, - поправила я.

- А? - Он вконец очумел.

- Дориан Ефимович, что вам угодно? У меня мало времени.

Торт вывалил язык. Я не шучу. Как шелудивая собака. Принялся дергать себя за ворот, ему стало душно, и по ходу разинул пасть. Раз он зашевелился - пахнуло каким-то селом. Ни слова не говоря и не сводя с него глаз, я включила вентилятор.

- Разгоняют же нас, Павлина Пахомовна, - пискнул Торт. - Говорят, что нарушения, но вы знаете, как это бывает.

- Как? - спросила я ледяным голосом.

Он взял себя в руки и кивнул.

- Хорошо, я все понял. Но деток-то куда? На тот свет? Они же книжки читают. Иногда. Уже почти нет, но иногда.

Снова детки. Я вспомнила пальтишки, шарфики, береты. Новогодние краски. Может быть, душегуб помешался на елках и наряжает? Надо будет подсказать Сарафутдинову.

- Здесь военные, Дориан Ефимович. У военных - командование, приказы. Велят на тот свет - отправятся на тот свет. Вы временно занимаете стратегический объект, и обстановка требует его освободить.

Для потомков я объясню, в первый и последний раз. Среди прочего Министерству понадобился склад под новое обмундирование. Модельные шинели, носки с подогревом, ортопедическая обувь, аксельбанты, белые перчатки, фуражки вертикального взлета - тульи стоят торчком и занимают место. Недвижимость стоит дорого, а у нас уже есть, но бюджет предоставил средства. Я считала это неразумным, библиотеку можно было просто освободить, но транши и гранты полагается осваивать. Поэтому я зачеркнула четыре нуля и выставила объект на торги. Открыла контору, та купила библиотеку, потом продала опять, снова нам, только нули вернула... Да вам ни к чему подробности. На разницу я прикупила десять складов, и еще осталось. Да, прилично осталось. И что? Во всем мире выплачивают комиссионные.

- Деткам надо дома сидеть, нечего шляться, - добавила я.

Напрасно добавила. Но меня понесло.

- Детки, - заметила я, - по улицам ходят, а им потом животы вспарывают.

Торт попятился.

- Что вы такое говорите, Павлина Пахомовна? - спросил он в ужасе.

- Да. Все уже боятся. К вам и так не ходят, а теперь вообще не придут.

Глупость с моей стороны, не спорю. Но Торт меня чем-то бесил. Любоваться в нем было нечем, обычная тля, такие не бесят, я их не вижу. Мне было непонятно, зачем он явился и на что рассчитывал. Мизерабль что-то вообразил, нарисовал какие-то горизонты, причислил меня неизвестно к кому, а я не могла сообразить, какие у него основания.

Наверное, я не выспалась. Аргумент был дурацкий, вообще посторонний - отчасти за неимением лучшего. Что я могла сказать? Мне было незачем отчитываться перед Тортом, но все же я сочла нужным смягчиться и снизойти.

- Решаю не я. Решает Министерство.

Я развела руками и даже печально улыбнулась. Более чем достаточно.

- Но нам-то куда деваться?

Он не о детках заботился, он горевал по своей синекуре. Куда ему, в самом деле? Только в дворники - и то не возьмут. Эта ниша была занята давно и прочно.

- Вы же сами книжки читаете, не только ваши детки, - нахмурилась я. - Про одно вы знаете, как бывает, а про другое не знаете. Разве я непонятно выразилась? Я пешка.

В его собачьих глазах отражалась ладья.

- Я напишу в газету, - пробухтел он и чуть не умер.

- Напишите, - кивнула я. - Соберите марш миллионов. Только сюда не ведите, здесь тесно.

- Ну да, помещений не хватает, - осклабился Торт, а я поняла, что он может укусить со всей дури.

- Охрана, - сказала я в интерком...

Глава 3

Грачи прилетели

Оцепление выставили настолько густое, что оставалось гадать, для чего: то ли от любопытных, то ли ради беспрепятственного перемещения Сарафутдинова. Тот прибыл лично, свитой и транспортом воплощая генеральский авторитет. Генеральские погоны подрагивали, готовые в любую секунду отвалиться, подобно ящерному хвосту, и замениться новыми, еще тяжелее и мягче. Стараниями Вониной вопрос был почти решен. Тяжелая дверь сверкнула, отразила пасмурный снег, и вот Сарафутдинов шагнул из машины в угрюмую зиму, заранее рыча. Фуражка зацепилась, сбилась; налетевшая свита обеспокоенно заплясала. Сверкнуло там и здесь, вдалеке: двор снимали на телефоны. Сарафутдинов наподдал подмерзшее собачье дерьмо, мечтая