Весь Роберт Хайнлайн в одном томе - Роберт Хайнлайн

Она успела остыть — юноша не топил ее с утра. В доме была и электрическая плита, но она перегорела еще в то время, когда был жив отец, и после его смерти у них не было денег, чтобы отремонтировать ее. Макс достал перочинный нож, настругал щепок, бросил в печку и развел огонь. Когда пламя загудело в трубе, он взял ведро и пошел за водой.

Когда он вернулся, Монтгомери стоял на крыльце.

— А я подумал — куда это ты делся? Разве в этой хибаре нет водопровода?

— Нет, — коротко бросил Макс, поставил ведро с водой и добавил в печку несколько поленьев.

— Макси, следовало бы приготовить ужин заранее, — упрекнула его мать.

— Но ведь он не знал, что мы придем сегодня вечером, — великодушно заступился за юношу Монтгомери. — К тому же теперь у нас появилось время, чтобы поднять бокалы.

Макс стоял к ним спиной и резал холодное мясо. Происшедшее так потрясло его, что он никак не мог прийти в себя.

— Эй, сынок! — окликнул его Монтгомери. — Давай выпьем по стаканчику за невесту.

— Мне нужно готовить ужин.

— Чепуха! Вот твой стакан. Иди сюда.

Монтгомери налил в стакан Макса на дюйм янтарной жидкости; его собственный стакан был налит до половины, стакан невесты — на треть.

Макс взял стакан, подошел к ведру и разбавил виски водой.

— Ты испортишь хороший напиток.

— Я не привык к спиртному.

— Ну как хочешь. Итак, за краснеющую невесту — и нашу счастливую семью! До дна!

Макс осторожно отпил из стакана и поспешно поставил его на стол. Вкус напоминал горькую микстуру, которой поила его медсестра в районной больнице однажды весной. Он снова принялся было за стряпню, но Монтгомери остановил его:

— Ты не допил свое виски.

— Послушайте, мне нужно готовить еду. Вы ведь не хотите есть подгоревший ужин?

Монтгомери недовольно пожал плечами.

— Как хочешь — нам больше останется. Мы будем запивать свое виски твоим разбавленным. Знаешь, юноша, когда я был в твоем возрасте, я мог выпить полный стакан и затем сделать стойку на руках.

Макс хотел подать на ужин мясо и картошку, оставшуюся от завтрака, но обнаружилось, что половина сковородки уже пуста. Он поджарил с мясом несколько яиц и сварил кофе.

Когда сели за стол, Монтгомери взглянул на еду и тут же объявил:

— Дорогая, с завтрашнего дня я надеюсь наслаждаться твоей стряпней, о которой ты столько рассказывала. У твоего сына нет кулинарных способностей.

Тем не менее ел он жадно. Макс решил не говорить Монтгомери, что мать совсем не умеет готовить, — сам скоро об этом узнает.

Наконец Монтгомери откинулся на спинку стула, вытер губы, налил себе еще кофе и закурил сигару.

— Макси, сынок, а что у нас на десерт?

— Десерт? Не знаю… По-моему, в холодильнике есть мороженое, то что осталось от празднования юбилея Солнечного Союза.

На лице матери появилась унылая гримаса.

— Боже мой! Боюсь, что мороженого уже нет, — пробормотала она.

— Куда же оно делось?

— Да я съела его однажды днем, когда ты работал на южном поле. Было очень жарко.

Макс промолчал: он не видел в этом ничего удивительного. Но мать не унималась.

— Но почему ты не приготовил ничего на десерт, Макси? Ведь сегодня такой торжественный день!

Монтгомери вынул сигару изо рта.

— Успокойся, милая, — добродушно произнес он. — Я не люблю сладкое, предпочитаю тушеную картошку с мясом — или жареные свиные ребрышки. Давайте поговорим о более приятных вещах. — Он повернулся к Максу. — Слушай, Макс, а что ты умеешь делать, кроме работы на ферме?

Макс удивился.

— Что? Я никогда не занимался ничем другим. А зачем это мне нужно?

Монтгомери стряхнул пепел на свою тарелку.

— Потому что тебе больше не придется гнуть спину на ферме.

Во второй раз за последние пару часов новость застала юношу врасплох.

— Но почему? Что вы хотите этим сказать?

— Потому что мы продали ферму.

Максу показалось, что земля ушла у него из-под ног. По выражению лица Монтгомери он понял, что тот говорит правду, да и мать утвердительно кивнула. Она выглядела так всегда, когда ей удавалось сделать ему какую-нибудь неприятность — торжествующая и словно опасающаяся чего-то.

— Но папе это не понравилось бы! — отрезал юноша. — Эта земля принадлежала нашей семье на протяжении четырехсот лет.

— Перестань, Макси! Я ведь много раз говорила тебе, что не гожусь для работы на ферме. Я родилась и выросла в городе.

— Клайдс Корнерс! Ну уж и город!

— По крайне мере не ферма. А когда твой отец привез меня сюда, я была совсем молодой девчонкой, — тогда как ты был уже большим мальчиком. У меня впереди вся жизнь. И я не могу похоронить себя на какой-то ферме.

Макс заговорил более твердым голосом.

— Но ты обещала папе, что…

— Помолчи, молодой человек, — перебил Монтгомери. — И когда говоришь, будь вежлив со старшими, — как со своей матерью, так и со мной тоже.

Макс замолчал.

— Земля продана, и больше говорить не о чем. Как ты думаешь, сколько стоит ферма?

— Никогда не задумывался над этим.

— Мне удалось получить за нее намного больше, чем тебе может показаться. — Монтгомери подмигнул Максу. — Это уж точно! Тебе и твоей матери здорово повезло, что я положил на нее глаз. Я в курсе всех последних новостей и прекрасно разбираюсь в них. Мне известно, почему здесь скупают эти никому не нужные, истощенные участки. Я…

— Мы удобряем почву веществами, увеличивающими ее плодородие, которые поставляет нам правительство.

— Я сказал, что это никому не нужные участки, — они и являются таковыми. Для сельского хозяйства, я имею в виду.

Он потер пальцем нос, сделал хитрую физиономию и начал объяснять. Судя по его словам, в этом районе намеревались начать крупную государственную стройку — что-то вроде электростанции. Влиятельный синдикат потихоньку начал скупать землю в ожидании объявления о правительственном проекте. Монтгомери напустил на себя таинственный вид, и Макс пришел к выводу, что он мало об этом знает.

— Так вот, нам удалось получить от них в пять раз больше, чем они рассчитывали. Здорово, а?

Раздался голос матери:

— Теперь понимаешь, Макси? Если бы твой отец знал, что мы сумеем получить за наш участок…

— Замолчи, Нелли!

— Но я просто хотела сказать ему, сколько мы получили за…

— Я сказал — замолчи!

Мать умолкла. Монтгомери отодвинулся от стола, сунул в рот сигару и встал.

Макс поставил на плиту кастрюлю с водой, чтобы помыть посуду, и вынес остатки еды курам. Он пробыл во дворе довольно долго, глядя на небо и обдумывая создавшееся положение. Одна мысль о