журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №1 1995 г. - Владислав Крапивин

— Открой-ка сундук. Там в углу справа у стенки бутылка должна быть. Нашел?

Сергей наткнулся рукой на стеклянную посудину с тряпицей, туго выпиравшей из горлышка. Бутылка наполнена на треть.

— Спирт это у меня. Для растирания. Что ему зря стоять. Разведи водой. Налей столь же. На пополам.

Спирт сначала замутнился, побелел. Потом осветлился.

— А ты не будешь? Я понимаю... Плохо и у тебя получилось. Ладно, раз так. Не компания ты мне, значит. Плесни еще, что себя зря дразнить. Семен моложе меня был. Я знаю, бабка гармошку его тебе отдала. Правильно. Больше некому. Людей вокруг нету, хотя их много. Ты не спешишь никуда? Я про себя расскажу. Про свою жизнь. Сейчас много пишут про нашу жизнь. По радио говорят. Все правильно. А я себя возьму и... — все не так. А что не так?.. Работал в колхозе. Я здоровый был молодой. Курсы трактористов закончил. Поставили меня бригадиром тракторной бригады. А трактора у нас были не колхозные — МТСовские. Не как сейчас. Вагончики наши бригадные в березовых колках стояли. Там мы дневали и ночевали. Безвылазно. Трактор встал —с бригадира спрос. Дожди пошли — бригадир виноват. Слякоть. Ночь. Запустили мы колхозный ХТЗ в пахоту в ночь. А фар на нем не было — лампочки перегорели. Нехватка во всем была. А трактору задание. План. Уполномоченный за спиной. Ну я с этим трактористом сам в поле вышел. Намотал на палку паклю, обмакнул в мазут, зажег, хожу впереди трактора с этим факелом — свечу. Посветил до полночи, привязал на радиатор, пустил одного, а сам сел в борозду. Думаю, пока круг сделает — отдохну. И уснул... А он обернулся, меня в темноте и нс заметил. И вмял в землю колесом. Увезли ночью в больницу. Утром пошумели в деревне: задавили бригадира... Задавили! С той поры нога у меня хоть и срослась, но немела. Что молодому? Ожил. По многу трудодней трактористам начисляли. Зайдешь в контору, там на стенке большая ведомость висела. В ней написано — кто сколько заработал по месяцам. В конце года посмотришь, у кого триста трудодней набирается, а у меня — больше тысячи. Год кончился... а на трудодни... шиш:.. Ни хрена, Сережа... Ни пригоршни... План государству сдали... Семена засыпали... На фураж оставили... а урожай — шесть центнеров с гектара. Колхозникам — ничего... Еще колхозу должны. Оказывается, я с семьей лишнего на сенокосе „заел“. С чего долг набрался? Сам метал. Жена на волокуши накладывала. Шурка на конных граблях греб. Генка — копны возил. А в сенокос в колхозе мед качали. Чтобы колхозников на сеноуборке подбодрить, вот мед-то по сто грамм на человека и давали. Прямо на лугах. А мед колхозу в копейку обошелся. А нам на трудодень ни копейки нс пришлось. Вот и... вы, товарищ Ярыгин, должны колхозу... вот столько-то рублей. Этот долг в колхоз и внесите в конце года. Навязывает Дарья в огороде морковь, брюкву, мак, пучками перевязывает и на базар в Промышленную... С колхозом рассчитаться... Это как же так, думаю я сейчас... год отработал и не получил ничего? Это же хуже, чем у рабов? Рабов-то кормили. А нас?.. На государство работали. Бесплатно... Это как так получилось? Бесплатно!.. Не нравится? Уходи... А нет!.. Не уйдешь!.. Паспорта не было. Вот что чудно, сынок. Вспоминаю я себя... Почему обиды на эго не было? Считал — так надо. Как при затмении жил. Передовик. Стахановец. Партейный. На сельскохозяйственную выставку в Москву ездил. Счастливый. Почему затмение-то такое было, это я сейчас не' пойму. А потому, думаю, что еще вот что было. Закончили мы уборочную. Урожай большой собрали. На трудодень по восемь килограммов пшеницы выдали. Наполнил я закром в кладовой. Засыпал весь пол пшеницей в избе. А мне на подводе еще привезли и прямо во дворе ворохом десять центнеров ссыпали... И повезли мы хлеб в государство. Сами. А деньги хлебные нам отоварили. И накупили мы велосипеды, швейные машинки, пальто, костюмы. И был колхозный праздник. Столы в школе накрывали. Лапшу с мясом и картошку тушеную для всей деревни ставили. Хлеб лучшим пекаркам испечь заказывали. А какой хлеб они выпекли! Буханки в обхват. Духовитые. Высокие — ножом не нарежешь — сдавливаются. Дали премии трактористам, премии дояркам. Праздник! На стене колхозница со снопом в красном платке. Зубы у нее белые. Портрет Сталина. Трибуну среди улицы сколотили. С флагами вокруг деревни ходили. На конторе звезда, обтянутая красным шелком. Радио на всю деревню песни поет. А на, колхозном дворе соревнования: кто сильнее. Гири двухпудовые поднимали. Никто со мной тягаться не мог. Сильный я был, форсил. На турнике солнце крутил. Я был молодой, Сережа: весь в радости, как в беспамятстве. Энтузиаст. А кругом праздник — мужики и бабы нарядные...

Сергей слушал деда Ивана и представлял его молодым и молодым то давнее время. И двухпудовые гири вспомнил — они лежали вросшие в землю у старой кузни.

— И я верил... А чему верил?..

И тут произошла подмена.

Лицо того молодого парня на глазах Сергея на чало, стягиваться, отвердевать, набирать тяжелые старческие складки и покрылось пестрой щетиной. Лицо это как-то сразу набрякло неприязнью и злобой. Это было уже стариковское лицо, тяжелое и еще крепкое, принявшее, как железо, накал взрыва. Злая энергия корежила его. Было видно: напряжение, мучившее его, было тяжелее боли. Сергею казалось, что о нем забыли или щадили. Или чувствовали слабой, сдерживаемой памятью. Но внутренняя боль неуправляема. Она могла сорваться и в беспамятстве, сокрушить сидящего рядом. Но силы деду Ивану хватило, чтобы сдержаться, отмякнуть. Он придержал себя, посадил, подтянув ремнем.

— Подай...

Не уточнил, что подать. И так было ясно. Сергей вынул тряпичную пробку. Старик все вылил в кружку.

— Уж потом... Война... Все повязки с глаз сорвала... Пригнали нас, сибиряков, под город Белый. Целый корпус. Дивизии наши формировались в Новосибирске, Омске, Томске, Красноярске, Кемерове. Было это зимой. В декабре. В сорок втором. А до нас Калининский фронт пошел в наступление и прорвал линию обороны. Прорвал. А Западный фронт навстречу ему шел. Немцы ударили и отсекли наши танки и весь механизированный корпус остался в окружении. На его выручку бросили сибирское пополнение... Ночь. Метель. А у нас одни винтовки. Мы пошли через лощину, а немцы были далеко на возвышении. И была снежная пурга. И был огонь в лицо. Ох... не приведи... Не приведи господь... Что это было...