Мученик - Энтони Райан

Нам пришлось ждать рассвета, прежде чем выдвигаться в путь, поскольку карабкаться на хребет ночью было делом рискованным. Да и при свете дня оно оказалось трудным и опасным. Склон поднимался настолько круто, что от напряжения болели ноги, а из-за льда и камней все постоянно спотыкались. Один невезучий солдат умудрился сломать лодыжку, поскользнувшись на ледяной корке. Лорд Элберт даже в кои-то веки дал волю гневу, ругая бедолагу, поскольку это означало потерю ещё одного солдата, чтобы помочь ему добраться до башни.

— Надо было оставить твою неуклюжую жопу замерзать на этой ёбаной горе! — прорычал королевский защитник. Судя по тому, как побледневший бедолага съёжился, я понял, что солдаты научились бояться гнева Элберта, хоть тот вскипал и нечасто.

На гребень мы поднялись к полудню, отыскав неглубокую впадину между двумя пиками. Девственно чистое одеяло снега бороздила глубокая колея, по которой стало ясно, что наша охота идёт не впустую.

— Не больше дня, — оценил Флетчман, присевший на корточки, чтобы взять из колеи шарик ослиного навоза. Он понюхал его и отбросил. — Животных плохо кормят. Думаю, долго они не протянут.

Мы немного передохнули, чтобы оправиться после подъёма, а потом снова поднажали, неусыпно следя за скалами, поднимающимися от нас по обе стороны. Зная, что Рулгарт может организовать засаду, Элберт решил разделить нас на четыре отряда. Впереди шла маленькая группа из меня, Флетчмана и теперь почти совсем молчаливого Отруба. Основная колонна шла следом в полусотне шагов, а арбалетчики двигались когортами поменьше на флангах. К счастью банда Рулгарта оставила на снегу следы, видимые на несколько миль, и мы шли по ним без происшествий до сумерек. Ночь в горах опускалась будто бы неестественно быстро, воздух стал холодным до боли в лёгких, а небо обратилось усеянной звёздами чернотой прежде чем мы остановились и подумали о том, чтобы разбить лагерь.

— Примерно через милю станет у́же, — пробормотал Отруб. — Тропа вьётся вокруг Сермонта. В темноте там не пройти.

— Сермонта? — переспросил я и немного поморщился, поскольку от вопроса мне в горло залетела струя ледяного воздуха.

Отруб указал на конический пик к югу — монолит с крутыми склонами, возвышавшийся над соседями.

— Самый высокий пик в этих горах, — сказал он. — Говорят, никто не взбирался на него до самой вершины.

— А зачем забираться на вершину горы? — удивился Флетчман. — Там же нихера нет.

И Эвадина, и Элберт хотели продолжать погоню, несмотря на сгущавшуюся темноту, но всё же неохотно согласились разбить лагерь, когда спустя ещё час похода мы вышли на край отвесного утёса. Здесь Удел Брендивоза сузился до пары футов и дальше вился вокруг южной стороны Сермонта. Сначала шли некоторые дебаты по поводу разведения костров, но сила холода очень скоро отмела подобные вопросы — продолжения охоты не будет, если мы замёрзнем до смерти ещё до утра. Королевские солдаты несли вязанки дров, которые теперь сложили и разожгли, и все плотными кучками сидели вокруг островков тепла. Любые тревоги о том, что наше присутствие будет раскрыто, развеялись, когда Флетчман заметил что-то своим зорким глазом.

— Он насмехается над нами? — предположил я, когда мы с Эвадиной вглядывались в далёкую жёлто-оранжевую точку, мерцавшую на горе в нескольких милях от нас. — Или, может, заманивает?

— Или ему просто плевать, — сказал Элберт, вставая возле нас. Он завернулся в медвежью шкуру и зажал в зубах свою трубку, хотя холод не давал её раскурить. Я видел мрачную решимость на лице рыцаря, смотревшего на далёкий огонь костра. — Вряд ли придётся его долго преследовать. — Он тяжело вздохнул, выпустил пар изо рта и отвернулся. — Наутро он станет искать расплаты. Похоже, капитан Писарь, скоро мы узнаем, кого из нас он сильнее хочет убить.

Наше путешествие на следующий день остаётся одним из самых тревожных и пугающих воспоминаний в моей памяти, а в ней ему есть с чем посоревноваться. Тропа, узкая даже в лучшее время, часто сужалась примерно до ярда в ширину. Высота мне и так никогда не нравилась, и весь этот опыт показался долгой пыткой из постоянного трепета, перемежающегося моментами ужаса. Несколько раз мне приходилось прижиматься к поверхности горы и медленно передвигаться влево, в то время как ветер бушевал всё яростнее. Впереди шёл Флетчман, который, хоть и родился на равнине, оказался умелым и ловким горцем. Отруб тоже держался уверенно, хотя его молчаливость и мрачность только усиливались. Вчера его лицо выражало мало эмоций, помимо страха перед Эвадиной, но сегодня я видел на нём тревожное отчаяние и ещё более тревожные проблески решимости. Я хотел было ещё пригрозить ему, чтобы держать в узде, но, присмотревшись к его обмякшему выражению лица, понял, что этот человек уже достиг той точки, за которой нет места страху. И к тому же, Рулгарт уже был близко, так что же мог бы сделать его предатель, чтобы нам помешать?

Всё утро ушло на прохождение уступа, во время которого один королевский солдат со страшной неизбежностью умудрился оступиться и свалился в туманные бездны. Его громкий и пронзительный вопль так долго отдавался эхом по горам, что казалось, это Сермонт озвучивает ответ. И потому с последними шагами по уступу я неприкрыто застонал от облегчения, присоединяясь к Флетчману, который осматривал маршрут впереди. И снова наш курс не вызывал сомнений, поскольку до самой вершины склона в нескольких сотнях шагах впереди по снегу шла глубокая колея. Наша цель стала ещё более явной при виде двух мужчин, стоявших на вершине подъёма.

— Стой здесь, — сказал я Отрубу, который, казалось, почти не услышал приказа, и, не моргая, таращился на фигуры впереди. — Приготовь лук, — добавил я Флетчману, уже начавшему расчехлять ясеневую ось из своей котомки. Я задержался с ним, пока он не натянул тетиву, а потом опустил свой тюк на снег и пошёл вверх по склону. Флетчман шёл следом за мной, а Отруб стоял и смотрел на своего бывшего вождя. Я знал, что разумно и правильно было бы дождаться, пока не подойдут Эвадина и Элберт. Однако чувствовал, что собирался сделать в этот день Рулгарт, и решил, что со всех сторон будет лучше, если его последнее устремление будет расстроено.

— Дальше не надо, Писарь! — выкрикнул он, когда мы с Флетчманом прошли половину склона. Из-за крутизны взбираться по нему было неудобно, и он представлял собой плечо гребня, опускавшегося по восточной стороне горы. Я взглянул вправо и увидел, что он, казалось, исчезал в нескольких сотнях шагов от меня