журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №0 1994 г. - Татьяна Янушевич

Им было скучно вне барака. От скуки, из чувства протеста они соорудили в самом конце взлетной полосы скромную земляную могилку, крест над которой, сработанный из двух метел, украсили фанерной дощечкой: „Тут похоронен сержант Кислюк, героически погибший за Родину, потому что он не любил рядовых, говнюк!“

Новейшая форма эмоциональной информации.

Но этим дело не кончилось.

В дверь постучали.

Собственно ждать уже было некого, кто мог прийти, давно уже пришел, ну, может, кроме какого-нибудь совсем уж запуганного сержантом солдатика, но Серега гостеприимно рявкнул:

— Антре!

Дверь со скрипом растворилась.

Мы оторопели.

На пороге стояли две тоненькие стюардессы. Наверное, с приземлившегося „ИЛ“-а. Они стояли на пороге как два' солнечных голубых луча. Они походили на ангелиц. Белокурая ангелица и русая ангелица. На стройных ногах красовались голубые туфельки, на груди топырились голубые жакеты, короткие голубые юбочки не скрывали ничего такого, что так сильно подчеркивает ангельскую суть. В темном углу один из солдатиков потрясенно шепнул: „Теперь я знаю, чем мужчина отличается от женщины!" Он, наверное, имел в виду нашу грубость, нашу самонадеянность, наши опухшие голоса, но другой солдатик так же потрясенно пискнул: „Покажи!" И упал в обморок.

Не отрывая вспыхнувшего взгляда от ангелиц, Серега одним толчком спихнул сержанта Кислюка с нар:

— Хай, дарлинг гейстс! Камин! Ка-амин! Лет ми интродьюс май олд френдз, дарлинг гейстс...

Дарлинг гейстс захлопали мохнатыми ресницами.

Они с испугом, но и с восторгом вгляделись в дымящееся чрево барака.

Они увидели полутьму, пыль, пласты сигаретного дыма, опасно провисшие потолки. Они увидели сверкающие в полутьме глаза солдатиков, онемевших выпестышей и сидящего на полу сержанта Кислюка. Он, кстати, не был в обиде на Серегу, С пола он видел ноги стюардесс гораздо выше, чем могли видеть мы.

— Советские воины-технари, члены ведущего авиаотряда, — ткнул Серега пальцем в солдатиков. — Сержант Кислюк, отличник боевой и политической подготовки, тоже член авиаотряда. Выпестыши Коля и Миша, члены Курильского геологического отряда номер восемь.

Стюардессы серебрянно рассмеялись.

Они были тонкие, как тростинки.

Русая, тряхнув красивой косой, лежащей на ее спине как гребень игуаны, волшебно взмахнула ресницами:

— А это что за член?

Она указывала на меня.

— О, это действительный член Географического общества, — уважительно заверил Серега.

— А мы бортмеханика ищем, — серебрянно засмеялась белокурая ангелица, подбирая под себя голубую юбку.

— Его еще нет, но он придет, — понимающе кивнул Серега. — Не может не прийти. К нам все приходят.

Упавший в обморок солдатик очнулся.

Наверное, он был атеист. Он не поверил в явление ангелиц. Он даже отмахнулся от них рукой и быстро-быстро залопотал:

— Ну, это... Солдатик на верхней полке... Ну, едет в купе, полка верхняя. Ноги свесил, смеется: как вы, дескать, интеллигентная дама внизу?.. Ну, дама тоже смеется: носки-то ты меняешь, солдатик? Меняю, меняю! Только на водку...

Отлепетав свое, несчастный вновь отключился.

— Долбан, — грубо сказал Кислюк.

— А где ты так язык изучил? — серебрянным голоском спросила русая стюардесса.

— Упорный труд... — голубые глаза Сереги вспыхнули опасным огнем. — Дальние путешествия, неожиданные встречи... — Он путал слова русские и английские. — Языки, они как окна в мир. Окна, понятно, бывают широкие, а бывают узкие. — Серега дышал на стюардесс голубым пламенем. — Английский язык это широкое окно в мир. А вот селькупский — узкое. Зная селькупский язык можно чувствовать себя человеком, но в Нигерии или в Англии тебя могут не понять. Я так скажу, — закончил Серега. — Человек без языка, как правило, придурок.

Гипокризия.

Все взглянули на Кислюка и сержант автоматически тронул рукой специальные выводы большой интеллектуальной машины.

Стрелка вольтметра не дрогнула.

В настежь распахнутое окно, широкое, как русский или английский язык, вливались запахи душного курильского лета. Над желто-зелеными фумарольными полями пылал закат, в нем дымилось кудрявое облачко, нежное, как овечка.

Удачный закат.

Поразительно удачный закат.

Ничего лучшего придумать было нельзя. Я физически ощущал, как оттаивают сердца. И выпестыши это ощущали, и стюардессы, потому что белокурая ангелица спросила: „А это что?" и легонько постучала пальчиком по стеклу вольтметра.

Стрелку зашкалило.

— Вот видишь, — объяснил Серега и укорил: — Тебе непременно надо языками заняться. У тебя невероятные возможности.

И добавил несколько неожиданно:

— С твоими ногами любой язык по зубам.

Русая ангелица тоже коснулась пальчиком выходов и стрелка вольтметра чуть не подбросила сержанта, сидящего на полу. Он походил на гуся, которому только что не удалось спасти Рим. И еще его тревожило то, что в присутствии стюардесс тихие солдатики осмелели.

— Если по правде, — задумчиво заметил Серега, — языки удобнее изучать во сне.

Это заявление заинтересовало всех: солдатиков (солдат спит, служба идет), выпестышей (поспать им всегда хотелось), стюардесс (не знаю, о чем они подумали), даже сержанта Кислюка, глаза которого странно сверкнули.

— Как это во сне?

— А вот так, — строго, как профессор, объяснил Серега, пыхнув на ангелиц голубым пламенем. — Надеваешь наушники, включаешь магнитофон и заваливаешься спать. Пленка крутится, ты отдыхаешь, а мозг работает, впитывает каждое слово. Три-четыре ночи, — покосился он на стюардесс,— ну, хорошо, даже две, и разговаривай хоть всю жизнь. Главное, язык не перепутать. Один мой приятель, я о нем говорил, он в ГУМе заведует отделом „Одеяла", умудрился перепутать кассеты. Пришел минимум сдавать, его понять не могут. Сам три года не знал, на каком язык говорит. Потом по телевизору случайно услышал чукчей...

Солнечный луч. Облачко над вулканом.

Солдатики давно оттащили „ИЛ-14“ со взлетной полосы, бортмеханик давно чокался с тихими солдатиками, более того, охрана аэродрома, обходя поле, давно уже наткнулась на скромную могилку сержанта Кислюка. Никто в гибель сержанта не поверил, но отыскать его в тот вечер охране не удалось.

Да и не могли они его отыскать.

Сержант Кислюк тихо, как тот самый гусь, сидел на полу нашего барака и иногда тайком, стараясь действовать как можно незаметнее, касался по толстыми натруженными пальцами специальных выводов интеллектуальной машины.

Стрелка не двигалась.

Сержант мрачнел на глазах. Он чувствовал: в данный момент он мыслит. Он о многом мыслил, разглядывая ангелиц, но интеллектуальная машина ничего такого не отмечала.

Мрачный мыслящий тростник в военно-полевой форме.

— Прошу всех встать! — попросил Серега.

Это было так неожиданно, что даже стюардессы поднялись с нар.

— Боже, Царя храни! — уверенно начал Серега и, как это ни удивительно, выпестыши его