Вечность не предел - Кейси Эшли Доуз

– «О, великий, любимый султан!» Ха-ха..

– «Я подарю тебе и дом, и весь дворец, прекрасная Хюма!» Ха-ха-ха!

Они дразнили ее, издевались, а после и вовсе принялись грубо хватать за руки и волосы. Естественно, Хюма расплакалась, даже не пытаясь никак им противостоять и будто бы принимая это, как свой неотвратимый крест..»

Лале беспокойно теребит подол платья, представив себе эту ужасную картину, как наяву:

– Но вы ведь за нее вступились, дядя Мурад?

– Конечно – кивает он – ту ночь Хюма провела в покоях султана. И следующую. Незаметно я привязался к ней. И спустя полгода исполнил ее мечту. Построил дом на том самом месте, где она его

(..а хюма эта и есть та хозяйка заброшенного дома в саду..)

и рисовала. Потом родился Мехмед..

Он вздыхает:

– Но чувства не вечны. Со временем

(..жалко хюму – вздыхает шахи-хатун – неплохая была девочка. только слишком султана мурада любила..

– да.. когда он к ней охладел, она тут почти все время проводила. жила воспоминаниями и мечтами наивными..)

в моих покоях все чащи стали появляться другие девушки. А Хюма – все реже..

Лале затаивает дыхание, понимая, что быть может вот-вот султан Мурад сболтнет, поддавшись воспоминаниях, и скажет что-то из того, что сможет натолкнуть ее на возможные причины смерти Хюмы и ее матери. Ведь очевидно, что к этому все идет..

Но, очевидно, это вдруг осознает и сам султан.

Он порывисто трясет головой, будто приводя себя в чувства и виновато смотрит на племянницу:

– Прости, Лале. Эта история не для ушей юной девушки. Я стал чувствителен и болтлив последнее время. Наверное, старость.

И коротко кивнув, он теперь, уже гораздо более твердым и спешным шагом, покидает библиотеку.

Лале смотрит ему вслед, теперь уже совершенно точно осознавая, что за гибелью Хюмы и ее матери стоит что-то, что всеми силами нарочно скрывают не только от нее, а от всего дворца, за исключением тех, кто невольно (или добровольно) сам стал свидетелем тех событий.

И те самые немногочисленные свидетели, судя по всему, будут молчать до самого своего смертного одра.

Иначе оно окажется куда ближе, чем могло.

* * *

Лале и раньше знала, что ее «тайный» летний домик принадлежал Хюме, но после рассказала дяди Мурада он приобретает для нее уже некоторый более печальный оттенок. Она не знала ранее историю возведения этого домика и причин владения им именно за этой женщиной.

Теперь же летний, заброшенный как однажды и сама Хюма султаном, домик, навевает на нее лишь какие-то грустные мысли. Домик, построенный однажды с любовью во имя любви – стал в итоге оплотом несчастной женщиной       после того, как любимый мужчина перестал ее замечать. Она проводила тут время, надеясь на возвращения былых времен и чувств, а позже лишь с упоением их вспоминая. Все меньше живя настоящим, и все более времени проводя в прошлом..

Представляя, как где-то на той же кровати или стульчике могла сидеть Хюма, печально горюя о своей любви, Лале просто не может (по крайней мере сегодня, пока воспоминания слишком свежи) продолжать тут работу над картиной. Она берет полотно и, позвав за собой Момпен, выходит на задний дворик.

В последнее время она гораздо меньше уделяет времени портрету матери, оттого как выполняет обещанное Нурай-хатун – а именно рисует море. Но, однако, как она не старается, и сколько искренне не прилагает усилий – море получается лишь каких-то плоским. Натуральным рисунком и ничем большим – оно не шепчет тайн, не начинает пенится прямо у тебя на глазах, и не манит за собой в темную пучину..

Нет.

Это просто синие краски.

Синие краски на белом холсте и не более. Вряд ли об этом Нурай просила Лале, когда обращалась к ней, как самому умелому художнику во дворце. И вот Лале вновь останавливается и, оторвавшись от работы, досадливо наблюдает за тем, что получается. Ничего не получается.

Ей совершенно не нравится картина.

И тут в кустах слышится тихий присвист – условный знак, что идут свои. Лале тут же воодушевляется, и, кажется, даже проблемы о возвращении Мехмеда, тяжелой судьбе Хюмы и ужасном, плоском море отходят на задний план.

Момпен тут же кидается к кустам первой, но не смеет ворваться внутрь, зная, что долгожданные гости и так с минуты на минуты выглянут к ним.

Так и происходит.

Первой показывается рыжая шевелюра Аслана. Он наклоняется к собаке и принимается трепать ее за уши, тиская за бока, а та довольно крутится и то и дело норовит подпрыгнуть и ткнуться ему мордой в нос.

Старенькая, но при этом не теряющая своей бодрости Момпен.

Лале даже не представляет, что станет делать, когда придет час отправиться Момпен в последний дальний путь, и насколько же сильно опустеет тогда ее «тайное место», где она уже за эти годы привыкла проводить время всегда в компании своего маленького задорного компаньона.

– Ах ты задира! – хохочет Аслан, когда собаке все-таки удается подпрыгнуть и лизнуть его – ах ты маленький прохвост!

У Влада же подход не меняется даже с годами. Появившись из-за кустом следом за другом, этот черноволосый голубоглазый мужчина, с легкой улыбкой одними уголками губ, требовательно приказывает ей:

– Сядь. Момпен – чуть шикает, когда собака даже не отвлекается на него от Аслана – а ну давай покажем, как положено встречать благородным собакам. Момпен!

Лале уже хохочет, наблюдая, что гончая даже ухом не ведет на своего строгого и требовательного учителя. Но, наконец, Влад добивается своего и собака подбегает к нему:

– Сядь – покорно садится, и тогда он, улыбнувшись чуть шире, присаживается перед ней и протягивает свою большую бледную ладонь – дай лапу.

Момпен послушно протягивает лапу, и тогда уже и Влад пару раз треплет ее по голове:

– Молодец, хорошая собака!

– А со мной никто поздороваться не хочет? – с весельем уточняет Лале, и Аслан тут же стискивает ее в объятиях, стараясь не затронуть картину, над которой она работает. Краем глаза глядит на нее, отстранившись, и в итоге высокопарно заявляет:

– Какую красивую лужу ты нарисовала!

– Аслан -укоризненно обрывает его Влад, подойдя ближе и тоже рассматривая нарисованное море – ну разве так можно? Какая это лужа?

Вдумчивый взгляд еще пристальнее впивается в картину, после чего его обладатель со знанием дела изрекает:

– Видно же, что это лепешка. Просто она чуть заплесневела.

Лале возмущенно одаряет кулачками каждого