Девять жизней - Квинтус Номен

Луков точно требовалось много, сейчас они в основном один сезон служили. А потом расклеивались, но обратно их склеивать смысла уже не было: деревяхи там гибкость уже заметно теряли. Но делать нужно было одни лишь «съемные» дуги – а их я сейчас вроде бы мог сделать и более долговечными. Некоторое количество мог: у туров, оказывается, рога мало что здоровенные, так еще и довольно гибкие. Но ведь эта работа вообще не творческая, поэтому я сначала кооптировал еще пяток молодых парней в «группу по производству луков», а где-то в конце декабря всю эту работу на молодежь переложил. А сам занялся подготовкой к началу запуска производства чего-то полезного из чугуна. Тоже работенка не особо творческая – но вот ее никто, кроме меня, сделать точно не мог!

Домой я из кузницы возвращался обычно уже после семи вечера – и меня всегда ждал сытный и вкусный ужин: Вета, как и положено нынешней женщине, его на всех домашних готовила. Маленькая, но исключительно шустрая девчонка мне попалась – и очень любознательная. Так что после ужина я приступал к обучению детишек всяким полезным наукам, и о потраченном на это времени совершенно не жалел: девчонка днем собирала человек двадцать таких же мелких ребятишек из деревни и уже им ума вкладывала. И ребятишки этот «ум» не отвергали: ведь за уроками очень внимательно наблюдали очень любопытные мордочки – а хитрющая девчонка как-то выдрессировала Ваську и он по ее сигналу начинал орать – а орал он, когда, по мнению Веты, кто-то из ее учеников «плохо урок выучил». Пока уроки были просты: я Вету и Важу учил читать и писать – и другие дети тоже ту же науку осваивали. Вроде не очень плохо осваивали: по просьбе девчонки я в конце февраля устроил что-то вроде экзамена, и почти все детишки уже вполне прилично читать умели. Писать пока выучились не все, но это скорее потому было, что им писать было нечем. Точнее, писать они учились гвоздем на бересте – но и избытка бересты не наблюдалось, и писать так было весьма непросто. Я, например, писал на бересте даже менее разборчиво, чем половина детишек. Надо бы, конечно, придумать для них бумагу и чернила с ручкой – но это, наверное, все же нескоро случится: мне другое было куда как важнее. И я делал то, что считал «самым важным».

Очень усердно делал – и сделал: к началу апреля у меня появилась первая железная труба. Трубка, длиной сантиметров семьдесят и диаметром… примерно как водопроводная на три четверти дюйма. Очень примерно, я ее даже измерять не стал…

В прошлой жизни я такие уже использовал, но тогда их не я делал, а другие кузнецы – а теперь сам научился такое чудо делать. И летом у меня уже таких труб стало восемнадцать штук, а к осени и труба диаметром в пятнадцать примерно сантиметров была закончена. И осталось мне совсем чуть-чуть всякого доделать… в смысле, немного доделать, но очень непростых и очень железных вещей. И я работой так увлекся, что вообще не следил за тем, что в деревне и вообще в державе происходит. Ни за тем, как там дела с урожаем идут (мне было достаточно и того, что «урожай собрали неплохой»), ни за тем, как люди живут (ну, родилось еще около шести десятков младенцев, так хорошо – а что человек десять помереть успело, так это плохо).

Я даже появление у меня в комнате на полу медвежьей шкуры заметил только после того, как меня Вета спросила, нравится ли она мне… впрочем то, что новый дом почти на этаж вырос, я все же заметил. И не смог не обратить внимание на то, что Васа для нового дома и черепицы наделал… много, сложенная во дворе в штабель она кубометра три занимала. Но все же дом не достроили (на завершение этажа кирпичей немного не хватило) – однако меня это не расстроило. Совсем не расстроило, а вот когда я запустил то, что мне все же удалось сотворить, я немного расстроился. Не потому, что у меня что-то не получилось, а потому, что все остальные люди даже не заметили моего выдающегося достижения.

То есть я подумал, что не заметили – но оказалось, что очень даже заметили. И я это осознал, когда мне четыре вождя племен, входящих в Державу, преподнести на самом деле царский подарок: примерно такой же «халат», в котором вокруг все люди и ходили. Вот только тот, что подарили… преподнесли мне, был сшит из горностая. Льняными нитками сшит, а застегивался этот халат на медные пуговицы…

Жизнь третья: Гремя огнем

Нельзя сказать, что за прошедший год я вообще ничего «по хозяйству» не делал. Все же желал, и довольно много всякого, например, следил за постройкой нового дома – просто делал я все это практически «не приходя в сознание». Потому что «основная работа» занимала все мои мысли – но она все же не мешала мне и всем прочим заниматься. Тому же Васе я не просто сказал, что мне черепица нужна, а сделал для него деревянные формы, в которых он эту черепицу и лепил, еще сам сделал «формы», по которым в доме выкладывали окна и внимательно следил (наученный «опытом прошлой жизни»), чтобы парни строили именно то, что я запланировал.

Но получалось (в смысле, из «побочных работ») далеко не все: те же перепелки как-то не «взлетели». Причем самым бестолковым образом не взлетели: два перепела сдохли, и никто не понял, почему. А одни перепелки… яйца-то они несли, но исключительно «диетические», да и сезон яичный был у этих птичек коротковат, их через год уже нужно было в суп отправлять.

Но я и на подобные неприятности особого внимания не обращал, потому что с каждым днем все ближе подбирался к своей цели – и достиг ее уже в самом начале января: у меня заработала паровая машина. Слабенькая и, скорее всего, не очень даже и хорошая – но она, силушку продемонстрировавшая аж в четыре с чем-то лошадки, «экономическое положение» всей Державы изменила коренным образом. В прошлой жизни такая же (почти такая же) машинка обеспечивала водой мой дом, но в этой я подумал, что воды и тетки с реки наносят сколько потребуется, так что задачу для машины я придумал принципиально другую.

Машина у меня получилась примерно