Громов: Хозяин теней 1 - Екатерина Насута

воды, вытащив что-то длинное и похожее на змею. Существо ещё живо, оно слабо подёргивается, и тень прижимает его лапой. А ещё глядит на меня. И в глазах её мне видится беспокойство. А потом она вдруг одним движением клюва разрезает змеевидную тварь надвое, подхватывает кусок и, подскочивши, суёт его…

— Что за… — Метелька шарахается с матом и пытается перекреститься, но Еремей бьёт его по руке.

— Не тут. Это…

— Н-наша… — говорю, протягивая дрожащую руку, в которую тень суёт кусок… на ощупь это похоже на влажную вату. А ещё тень поднимется на задние лапы, упираясь передними мне в грудь, и стрекочет и перебирает этими передними когтистыми лапами быстро-мелко, аккурат, как кот. И даже в глаза заглядывает.

— С-спасибо…

Я поднимаю руку. Тварь не шевелится… только по ладони стекает чёрное, вязкое. Кровь? Наверное. Слизываю. Главное, Еремей не пытается остановить.

— Я сейчас блевану, — бормочет Метелька.

— Только попробуй. Сожрать заставлю. С травою вместе, — голос Еремея спокоен, но я ощущаю напряжение. Будто он ждёт… тоже ждёт.

Чего?

Буду ли я жрать тень? Эту вот, кусок которой мне любезно поднесли. Буду. Может, оно и не слишком… эстетично или как там принято говорить? Главное, что кровь у неё сладкая. Вот один в один сироп сахарный, даже с лёгким привкусом карамели.

И я, решившись, впиваюсь зубами в длинный хвост или что там это… плоть сминается. Точно сахар. Сахарная вата, мать вашу… просто чёрная. Жую. И сглатываю приторно-сладкую слюну. И пытаюсь как-то вот объяснить происходящее, чтоб с точки зрения науки.

Чтоб… логика хоть какая-то.

Хоть какая-то логика быть должна? Допустим… допустим изменённое мое сознание, пребывая в полнейшем охреневании от творящегося, пытается не дать мне окончательно свихнуться, вот и рисует благостную картинку сахарных монстров. Заодно и меня не вывернет.

И…

Тварь я доел.

И вынужден был признать, что сил прибавилось. Прилично так прибавилось. В лёгких ещё что-то да булькало, но дышал я уже спокойно. Сердце тоже выровняло ритм. Слегка кружилась голова. И от сладости сводило зубы.

— Спасибо, — сказал я и почесал тень за ухом, ну, там, где по прикидкам должны были быть уши. — Ты хорошо помогла.

До меня донеслось эхо радости.

И тень, подпрыгнув, подхватила кусок твари.

— Нет… я наелся. Боюсь, что не влезет…

— А… мне надо? — поинтересовался Метелька.

— Нет, — Еремей покачал головой. — Для людей обычных это отрава.

— А для него?

— А для охотника… охотники другие. Помереть не помер, даже ожил будто бы. Стало быть, не отрава. Но пора возвращаться, а то долго мы тут. Ты скажи своей, чтоб дожрала. И пусть идёт вперёд. Там, в стороне вешку кинем. Дойдёшь?

— Теперь да. Как понимаю, рассказывать… не стоит?

— Верно. Люблю сообразительных. Так, Метелька, сейчас ещё травы возьмём… тварюка твоя может вытащить?

Тень, с моего разрешения сожравшая остатки то ли змеи, то ли угря, свистнула. И радостно нырнула в воду, чтобы вытащить очередной ком то ли сети, то ли корней. Камни и тут имелись. Еремей споро и деловито упаковал их в ещё одну сумку, которую повесил на плечи Метельке.

— А ему? — Метелька в ношу вцепился. — Больше же ж будет.

— Он пусть себя до полыньи донесёт, — проворчал Еремей.

Так и пошли.

По веревке вернулись к последней вешке, Еремеем поставленной. И он, оглядевшись, взял чуть в сторону. Отойдя на десяток шагов, вогнал последний костыль, рядом воткнул какую-то палку, на которую намотал остатки верёвки, и мы отправились обратно.

С каждым пройденным шагом мне становилось легче.

Нет, тоска ещё была. И чувство, что меня заперли в чужом мёртвом теле, тоже… и в целом такое, странное ощущение, когда с одной стороны тянет лечь и сдохнуть, а с другой врождённое упрямство не позволяет. Но отпускало.

Я чувствовал тепло внутри.

И даже жар.

И голова гудела, как с похмелья. Но главное, что я куда более ясно и чётко видел мир вокруг себя. Даже не совсем видел. Я… ощущал?

Осознавал?

Вот трава и корни её, уходящие куда-то вглубь. Мелкие твари, что копошатся в этих корнях, привлекая тварей иных, чуть более опасных. А те в свою очередь становятся добычей Тени. И она скачет диким котом меж купин, ловит то одну, то другую. Иногда получается. И тогда Тень замирает, застывает с тварью, глядя на меня — не поделиться бы?

Я качаю головой.

И Тень, раскрывши клюв, заглатывает добычу.

Я чуял небо.

Несколько слоёв. И один над другим, как купол. А в них прячутся иные тени… и мы уже привлекли их внимание.

— Поторопиться надо бы, — говорю Еремею, сам ускоряя шаг.

— Что?

— В небе… тени… небольшие. Кажется.

Я не уверен, потому что то, что мне видится махонькой точкой, вполне может оказаться приличных размеров тварью. Главное, переходим на бег. Тварь пока одна. Но вот она заложила круг. И другой.

Третий.

С каждым опускаясь ниже и ниже.

И я знаю, что это привлечёт внимание иных. Что тени следят друг за другом, как падальщики. Но мы успеем. Вешки мелькают одна за другой.

А ещё я чую лес, густой и непроглядный. Он воспринимается пока единой стеной, но если приблизиться…

Последний слой небес лопается, выпустив крылатую тварь. И моя Тень подпрыгивает, норовя достать. Только тварь слишком высоко.

— Там, — я указываю рукой, и Метелька снова охает и почти выпускает сумку… Еремей разворачивается, и местную тишину разбивает звук выстрела.

Мимо.

Но тварь всполошенно бьёт крыльями, поднимаясь выше. А нас ослепляет свет. Яркий. Белый. Он причиняет такую боль, что я снова слепну и, зацепившись за кочку, падаю. Я лечу носом в сизую траву, понимая, что ничего-то не успею сделать.

И Тень с визгом бросается навстречу.

— Возвращаются…

Доносится крик.

А трава оказывается мягкой, что перина. И я не успеваю этому порадоваться, только впускаю тень в себя и перекатываюсь на бок. Тень подчиняется с радостью. Свет ей неприятен. А меня поднимают за шиворот.

— Не расшибся? — в голосе Еремея слышится забота.

— Н-нормально. Просто… свет.

— Погодь, — он вытаскивает из кармана что-то. — Сейчас…

Грязная тряпка пахнет бензином и маслом, и табаком, и ещё чем-то, но она защищает мои глаза от этого беспощадного света.

— Возьми его за руку…

Метелькины пальцы впиваются в запястье, а с другой стороны меня держит Еремей.